Метафизика труб - [2]

Непоколебимый флегматизм Растения озадачивал его родителей, и они решили подвергнуть своего ребенка суровому испытанию. Они перестали его поить и кормить, чтобы дождаться, когда же он проголодается и потребует пищи.

Но – не на того напали! Дитя приняло голодание столь же смиренно, как и все остальное, чему его подвергали, – не выражая при этом ни радости, ни гнева. Есть или не есть, пить или не пить – трубе было все равно. Быть или не быть – подобный вопрос ее не занимал.

К вечеру третьего дня родители с ужасом констатировали, что их Растение слегка осунулось, а его полуоткрытый ротик явно пересох, но в остальном с ним было все в порядке. Так и не дождавшись от него жалоб, они сунули ему рожок с подслащенной водой, который Растение опустошило без всякого удовольствия.

– Этот ребенок скорее умрет, чем заплачет, – сказала потрясенная мать.

– Не будем говорить об этом врачам, а то они сочтут, что мы садисты, – сказал отец.

На самом деле они не были садистами, но как смириться с мыслью, что их младший отпрыск начисто лишен инстинкта выживания? У родителей даже мелькнуло подозрение: а что, если их дитя на самом деле не растение, а труба? Однако они постарались тут же отогнать эту тревожную мысль.

С присущей им беззаботностью родители постарались забыть о неприятном эксперименте с голоданием. У них было трое детей: мальчик, девочка и овощ. В этом разнообразии была своя прелесть. Тем более что двое старших непрестанно бегали, прыгали, кричали, ссорились и озорничали, а потому требовали неусыпного надзора.

А с младшеньким чадом – никаких хлопот. Его можно было оставить на целый день без присмотра, и вечером это дитя лежало в том же положении, что и утром. Ему меняли пеленки, кормили – вот и все заботы. Даже золотая рыбка, что плавала в аквариуме, доставляла больше беспокойства, чем этот младенец. Вот разве что глаза у него были какие-то пустые и безжизненные, но это не мешало ему выглядеть вполне нормальным ребенком: спокойный красивый младенец, которого не стыдно показать гостям. Другие родители даже завидовали, когда им демонстрировали этого замечательного ребенка.

В действительности же маленький Бог был воплощением инерции – наимощнейшей из всех сил. И самой противоречивой из них: казалось бы, каким образом она может исходить от неподвижного предмета? Но сила инерции – это сила личинки. Когда народ отказывается от прогресса, способного улучшить его жизнь, когда машина, которую толкает десяток человек, не двигается с места, когда ребенок часами просиживает перед телевизором, когда никак не могут расстаться с заведомо ложной и порочной идеей, то сталкиваются с чудовищной и непреодолимой властью инерции.

Вот этакую власть и воплощала собой наша труба.

Она никогда не плакала. Даже при рождении на белый свет она не издала ни единого звука. Очевидно, ее совершенно не потрясла и не умилила встреча с миром, в котором она очутилась.

Поначалу мать, как и положено, пыталась кормить ее грудью. Однако при виде груди-кормилицы в глазах трубы не вспыхнуло ни малейшего интереса. Явно задетая таким равнодушием, мать сунула ей сосок в рот. Едва попробовав материнского молока, Бог отверг это угощение.

Мать отказалась от дальнейших попыток приобщить свое дитя к грудному молоку и была права: бутылочка с соской куда больше подходила трубе, учитывая ее собственную природу. Цилиндрическая форма бутылочки пришлась ей гораздо больше по вкусу, чем шарообразная материнская грудь, в которой труба не распознала ничего родственного.

Теперь мать несколько раз в день давала ей бутылочку, не подозревая, что выполняет при этом роль водопроводчика, соединяющего две трубы. Кормежка Бога происходила как самая банальная сантехническая процедура.

«Все течет», «все изменяется», «в одну реку нельзя войти дважды» и т. д. Бедный Гераклит покончил бы с собой, доведись ему встретиться с Богом-трубой, который был самим отрицанием подобного представления о Вселенной. Если бы труба умела говорить, она наверняка возразила бы мыслителю из Эфеса: «Ничто не течет», «все остается на месте» и «все постоянно плещутся в одном и том же болоте» и т. д. К счастью, ни одна форма общения невозможна без изначального движущего усилия. И ни одна мысль не может оформиться без помощи слова. Философские концепции Бога-трубы не обретали ни мысленного, ни словесного выражения и не могли никому навредить, в противном случае подобные жизненные принципы могли бы, чего доброго, подорвать моральные устои всего человечества.

Родители трубы были бельгийцами. Следовательно, и Бог был бельгийского происхождения – вот почему на род людской во все времена обрушивалось столько несчастий. Ничего удивительного. Адам и Ева говорили, конечно, по-фламандски, что еще несколько столетий назад убедительно доказал священник этой равнинной страны.

Труба придумала хитроумный способ, как положить конец национальным распрям на лингвистической почве: она вообще не говорила.

Однако родителей тревожило не столько ее молчание, сколько полная неподвижность. Труба уже целый год жила на свете, но даже пальцем ни разу не пошевелила. Другие дети в этом возрасте делают первые шаги, впервые начинают улыбаться, впервые… Каждый день они совершают что-то впервые. А Бог как был ничем, так и оставался ничем. И как с самого начала ничего не делал, так и продолжал ничего не делать.