Метафизика пата - [38]
Из этого отрывка следует, что Гаттари намерен пересмотреть понятия Бессознательного. Правда, что такое бессознательное, он тоже не знает. Остается загадкой и универсалистское представление субъективности, когда все имеют одно на всех представление. Человек — это существо индивидуальное или универсальное, разумное или традиционное? Если разум освобождает человека и делает его свободным, то традиция связывает человека. Децентрализация социума делает возможной самостоятельность индивидуума. Иными словами, разум всегда есть индивидуальный разум, а традиция коллективна. Например, когда греки повернулись к разуму, они отвернулись от традиции.
Позднеевропейский человек сделал фундаментальное открытие, он понял, что ум находится вне сферы творчества. Почему? Потому, что разум открывает истину, а истина связывает, а не освобождает. Естественным и неизбежным становится неравенство между людьми относительно разума. Человек перестал быть субъектом разума. Он существует как бы вне его с тех пор, как субъект разума сделался анонимным. Индивид не ищет новых истин, ибо он перестал производить мир субъективности и стал потребителем уже созданного в этом мире. При этом индивидуум, как и всякий потребитель, делается столь же зависимым от чужого разума, потенции которого превосходят его собственные, сколь и раньше он был зависим от традиции. Универсализм потерпел крах. В соответствии с законом индивидуализации каждый желает получить свою порцию субъективности (национальной, языковой и т. д.). Каждый хочет отныне иметь свою память, а не универсальную, свой рассудок, а не машинный, свою фантазию, а не то, что выработано в недрах безликих редакций и мозговых трестов социальными машинами. Но как найти (и помнить) что-то свое, если оно все время распадается на чужое. Проблемы производства субъективности заключаются в навязывании универсального сознательного (и бессознательного), тогда как каждый имеет право на свои бессознательные фантазмы.
И точно так же, как звучит лозунг современных экологических киников «назад к природе», должен зазвучать лозунг-протест против гнета лингвистически означающего, против языка указок и инструкций.
Субъективность отделилась от человека и прижилась в машине, которая производит образы. Субъективность стала слишком серийной.
«Машинное производство субъективности может работать и к лучшему, и,‹к худшему.
Лучшее — это созидание, изобретение новых универсумов референции; худшее — отупляющая масса — медиатизация, на которую сегодня обречены миллиарды индивидуумов» (1, с. 153).
Нигде не осталось места для творчества. Индивидуальность деградировала.
Индивидуум оказывается полностью произведенным вплоть до интимнейших глубин его бессознательного существа. Свобода и самостоятельность человека оказались фикцией, ибо все производно. Человек больше не может быть индивидуумом. Но он уже и не хочет им быть. На место индивидуумов вышли коллективы безымянных сериалов.
Между индивидуумом и обществом, именем и безымянным с давних времен велась борьба. В конце концов социальность вышла победителем в этой борьбе. Индивидуум потерял веру в себя и сдается. Победило равенство всего со всем. Равенство всех перед законом, равенство в правах дополняется равенством перед разумом, перед субъективностью. Гаттари склоняется к лучшему, но лучше бы он отказался и от лучшего, и от худшего. Конечно, мир ребенка имперсонален, но что следует из этого безличного мира? Почему мы должны оставаться всегда детьми? На этот вопрос Гаттари не отвечает. Дословная субъективность ребенка и дословная субъективность древних народов имеют нечто общее между собой. Это общее — отталкивание от универсальных языковых структур субъективности (и бессознательного).
Дословную субъективность, как чистый воздух, нужно уметь сохранять независимо от того, обнаруживаем ли мы ее в снах, в бреду, в творческой экзальтации или в любовном чувстве.
Задача экологии не допустить антропологической катастрофы, но для этого люди должны научиться оберегать самих
? себя от воздействия ультрафиолетового излучения уййверсаль-ных теорий и систематизирующих концепций. Для того чтобы создать климат экзистенциальной аутентичности, приходится прибегать даже к симуляции. Симуляционные замещения становятся более истинными, чем природа.
Чем же симуляция, эрзац, подделка лучше природы, образца? Копия становится лучше образца, если нет самого образца, если признать, что никакой индивидуальной субъективности не существует, а существует только коллективная субъективность.
Пока есть иное, существует и индивидуальное, ибо иное для индивидуального не другое индивидуальное, а коллективное (семейное, родовое и т. д.). По направлению к единичному субъективация, т. е. способ (или формула) рождения необъективируемой субъективности. Но субъ-ективации имеют свою историю и свой способ производства. Вот на эту сторону дела и обращает внимание постмодернизм в философии. Проблема же заключается в том, что изобретать новые способы чувствования, устраивать истерию, производить психоз — все это имеет объективацию второго порядка.
В книге впервые в научной и философской литературе разрабатывается концепт клипового сознания и показывается его связь с виртуальной реальностью. Клиповое сознание рассматривается автором не как знание, а как аффективное действие. Для него существует не мир, а образ мира, для него мыслить — это значит быстро мыслить. Здесь важна не логика, а реальность. В книге показано, как работает клиповое сознание в философии, в науке, в искусстве, в образовании и политике. Книга предназначена для тех, кто интересуется новейшими тенденциями в развитии современной философии.
Известный историк науки из университета Индианы Мари Боас Холл в своем исследовании дает общий обзор научной мысли с середины XV до середины XVII века. Этот период – особенная стадия в истории науки, время кардинальных и удивительно последовательных перемен. Речь в книге пойдет об астрономической революции Коперника, анатомических работах Везалия и его современников, о развитии химической медицины и деятельности врача и алхимика Парацельса. Стремление понять происходящее в природе в дальнейшем вылилось в изучение Гарвеем кровеносной системы человека, в разнообразные исследования Кеплера, блестящие открытия Галилея и многие другие идеи эпохи Ренессанса, ставшие величайшими научно-техническими и интеллектуальными достижениями и отметившими начало новой эры научной мысли, что отражено и в академическом справочном аппарате издания.
Валькирии… Загадочные существа скандинавской культуры. Мифы викингов о них пытаются возвысить трагедию войны – сделать боль и страдание героическими подвигами. Переплетение реалий земного и загробного мира, древние легенды, сила духа прекрасных воительниц и их личные истории не одно столетие заставляют ученых задуматься о том, кто же такие валькирии и существовали они на самом деле? Опираясь на новейшие исторические, археологические свидетельства и древние захватывающие тексты, автор пытается примирить легенды о чудовищных матерях и ужасающих девах-воительницах с повседневной жизнью этих женщин, показывая их в детские, юные, зрелые годы и на пороге смерти. Джоанна Катрин Фридриксдоттир училась в университетах Рейкьявика и Брайтона, прежде чем получить докторскую степень по средневековой литературе в Оксфордском университете в 2010 году.
Основание и социокультурное развитие Санкт-Петербурга отразило кардинальные черты истории России XVIII века. Петербург рассматривается автором как сознательная попытка создать полигон для социальных и культурных преобразований России. Новая резиденция двора функционировала как сцена, на которой нововведения опробовались на практике и демонстрировались. Книга представляет собой описание разных сторон имперской придворной культуры и ежедневной жизни в городе, который был призван стать не только столицей империи, но и «окном в Европу».
«Медный всадник», «Витязь на распутье», «Птица-тройка» — эти образы занимают центральное место в русской национальной мифологии. Монография Бэллы Шапиро показывает, как в отечественной культуре формировался и функционировал образ всадника. Первоначально святые защитники отечества изображались пешими; переход к конным изображениям хронологически совпадает со временем, когда на Руси складывается всадническая культура. Она породила обширную иконографию: святые воины-покровители сменили одеяния и крест мучеников на доспехи, оружие и коня.
Литературу делят на хорошую и плохую, злободневную и нежизнеспособную. Марина Кудимова зашла с неожиданной, кому-то знакомой лишь по святоотеческим творениям стороны — опьянения и трезвения. Речь, разумеется, идет не об употреблении алкоголя, хотя и об этом тоже. Дионисийское начало как основу творчества с античных времен исследовали философы: Ф. Ницше, Вяч, Иванов, Н. Бердяев, Е. Трубецкой и др. О духовной трезвости написано гораздо меньше. Но, по слову преподобного Исихия Иерусалимского: «Трезвение есть твердое водружение помысла ума и стояние его у двери сердца».
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .