Метафизика любви - [156]
Прежде чем обратиться к вопросу о том, какие нравственные достоинства могут приобретать естественные виды любви из других источников помимо ее ценностноответной функции, необходимо кратко рассмотреть значение ценностей, на которые отвечают, для нравственного достоинства других категорий естественной любви. Мы сначала рассмотрели супружескую любовь потому, что здесь труднее показать роль нравственно значимых ценностей, чем в других ее видах.
В дружеской любви совершенно очевидно различие в качестве и глубине любви, которое обусловлено типом ценности, играющей главную роль в ее мотивации. Это особенно касается вида ценностной сферы, с которой связаны их отношения. Если это в первую очередь сфера нравственных ценностей, то и их любовь будет иметь более возвышенный характер, нежели в том случае, когда основной сферой является интеллектуальная.
Существует огромная градация такой любви - от святой дружбы между бл. Августином и св. Паулином из Нолы до обычных товарищеских или приятельских отношений.
Между этими полюсами существует много благородных, духовных дружеских отношений, как, например, между Гете и Шиллером или Шубертом и Швиндом. Чем выше та ценностная сфера, в которой сошлись друзья, чем больше их дружба мотивирована нравственно-религиозными ценностями, тем выше она по своим качествам, тем глубже она и тем больше она сама является носителем нравственных ценностей.
Ведь истинно благородная дружба всегда сопряжена с ярко выраженными ответами на нравственные ценности - такими, как уважение и почтение. Но также и здесь имеет силу то, что, даже если первоначальным толчком дружбы не являлись нравственные достоинства друга, если они не служили антифоном для его целостной красоты, все равно они имеют значение в качестве фона. Точно так же и дружба в нравственном отношении более возвышенного человека, - даже когда нравственные достоинства, которыми уже обладает его друг, еще не стоят на первом плане в мотивировке этой дружеской любви и друзья не общаются в сфере нравственных ценностей, - будет преисполнена желания сделать для другого более привычной эту сферу. Он все равно будет видеть другого в свете нравственного ценностного мира и эта перспектива решительным образом повлияет на качество его любви.
Конечно, здесь надо понимать, что речь может идти об истинной дружбе только тогда, когда в отношениях играет какую-то роль мир нравственных ценностей, и что она не может состояться между приятелями, общающимися на низком нравственном уровне. Это хорошо понимал уже Аристотель, различая три вида дружбы: первая основана на удовольствии и развлечениях, вто рая - на практической выгоде, третья - на нравственном благе, и только последнюю он признавал истинной дружбой. С еще большим правом это можно сказать о дружеской любви[61].
Здесь нет необходимости подробно рассматривать дружескую любовь, так как mutatis mutandis (по аналогии) ее касается все то, что мы уже раньше говорили о нравственном достоинстве, приобретаемом любовью из ее ценностноответной функции. Здесь еще легче понять, что настоящая любовь к другу всегда предполагает ответ на нравственную ценность или, по крайней мере, что она видит друга в свете мира нравственных ценностей как подчиненного последним.
Намного важнее вкратце остановиться на родительской любви и любви детей к родителям, поскольку здесь совершенно иная ситуация по сравнению с дружеской и супружеской любовью.
Любовь родителей к своему ребенку, особенно пока он маленький, мотивируется в первую очередь не квалитативными ценностями, а, как мы уже видели, во-первых, онтологической ценностью, которой обладает ребенок как человеческое существо, - ценностью, которая вдобавок специфически трогательна. Мы говорим «трогательна» потому, что здесь, - когда квалитативные ценности еще не находятся на первом плане, онтологическая ценность как бы «обнажена», неописуема, причем ее окружает ореол будущих широких возможностей, - эта онтологическая ценность проявляется особенно ярко. Это еще усиливается на фоне того, что ребенок нуждается в помощи и только мы и можем ему помочь. Но помимо этой данности, связанной с каждым ребенком как таковым, причиной любви является, прежде всего, также таинственное объективное предназначение - то обстоятельство, что родители должны способствовать вступлению в жизнь этого человека и что Бог доверил именно им это уникальное создание. Оба этих фактора имеют, очевидно, нравственную природу. Онтологическая ценность духовной личности является таковой в высшей степени. А связь с Богом, доверившим нам это существо, тем более является тем, чему безусловно следует дать нравственный ответ.
В счастливом браке еще одним глубоким мотивом родительской любви является то, что ребенок представляет собой как бы плод их любви и единства и отражение любимого человека.
Кроме того, к родительской любви mutatis mutandis (при соответствующих заменах) и после того, как ребенок стал ярко выраженной личностью, обладающей квалитативными ценностями, применимо все то, что мы прежде говорили о супружеской и дружеской любви.
В книге, название которой заимствовано у Аристотеля, представлен оригинальный анализ фигуры животного в философской традиции. Животность и феномены, к ней приравненные или с ней соприкасающиеся (такие, например, как бедность или безумие), служат в нашей культуре своего рода двойником или негативной моделью, сравнивая себя с которой человек определяет свою природу и сущность. Перед нами опыт не столько даже философской зоологии, сколько философской антропологии, отличающейся от классических антропологических и по умолчанию антропоцентричных учений тем, что обращается не к центру, в который помещает себя человек, уверенный в собственной исключительности, но к периферии и границам человеческого.
Опубликовано в журнале: «Звезда» 2017, №11 Михаил Эпштейн Эти размышления не претендуют на какую-либо научную строгость. Они субъективны, как и сама мораль, которая есть область не только личного долженствования, но и возмущенной совести. Эти заметки и продиктованы вопрошанием и недоумением по поводу таких казусов, когда морально ясные критерии добра и зла оказываются размытыми или даже перевернутыми.
Книга содержит три тома: «I — Материализм и диалектический метод», «II — Исторический материализм» и «III — Теория познания».Даёт неплохой базовый курс марксистской философии. Особенно интересена тем, что написана для иностранного, т. е. живущего в капиталистическом обществе читателя — тем самым является незаменимым на сегодняшний день пособием и для российского читателя.Источник книги находится по адресу https://priboy.online/dists/58b3315d4df2bf2eab5030f3Книга ёфицирована. О найденных ошибках, опечатках и прочие замечания сообщайте на [email protected].
Эстетика в кризисе. И потому особо нуждается в самопознании. В чем специфика эстетики как науки? В чем причина ее современного кризиса? Какова его предыстория? И какой возможен выход из него? На эти вопросы и пытается ответить данная работа доктора философских наук, профессора И.В.Малышева, ориентированная на специалистов: эстетиков, философов, культурологов.
Данное издание стало результатом применения новейшей методологии, разработанной представителями санкт-петербургской школы философии культуры. В монографии анализируются наиболее существенные последствия эпохи Просвещения. Авторы раскрывают механизмы включения в код глобализации прагматических установок, губительных для развития культуры. Отдельное внимание уделяется роли США и Запада в целом в процессах модернизации. Критический взгляд на нынешнее состояние основных социальных институтов современного мира указывает на неизбежность кардинальных трансформаций неустойчивого миропорядка.
Монография посвящена исследованию становления онтологической парадигмы трансгрессии в истории европейской и русской философии. Основное внимание в книге сосредоточено на учениях Г. В. Ф. Гегеля и Ф. Ницше как на основных источниках формирования нового типа философского мышления.Монография адресована философам, аспирантам, студентам и всем интересующимся проблемами современной онтологии.