Месяц Аркашон - [30]

> убрать с доски любой предмет;

> переместить любой предмет в любое место доски;

> положить на доску новый предмет.

— А цель? — спрашивает Рыбак.

— Цели нет, — говорит Попка, — играем, пока не запарит.

— Потому и цели нет, — бурчит Рыбак, — что никак не называется.

Он снова не в своей тарелке. Но к дежурной его мрачности прибавилось что-то вроде мало свойственного таким типусам смущения. Рыбак не знает, куда девать руки. Периодически кладет одну из них на плечо Пухлой Попки и окатывает ее мутноватым взором. Или вдруг отдергивает руку — резко, как от огня. Видимо, что-то между ними произошло и Рыбак не может понять, как себя теперь вести.

Я заселяю человечками яблоко. Спрятались двое повыше, чтобы снизу не видно. Рыбак грубо хватает одного и сует в пробку, башкой вниз. Пухлая Попка отправляет в пробку второго человечка и досылает им туда еще золотистый шарик.

Пьер и Попка выступали сегодня в Сент-Эмильоне. Городок-пирожное, который, по словам Попки, хочется положить на ладошку. И кормить им с ладошки птиц. За предыдущие 12860 дней своей жизни я не слышал о Сент-Эмильоне ни разу, только вино соответствующее пил. За последние несколько часов — слушаю во второй. Только недавно вернулись. Чертовски устали. Ни черта не заработали.

— Я и говорил, что опростоволосимся, — ворчит Пьер, — это все Пухлая Попка — поедем да поедем, — Пьер, конечно, называет девушку не так, а по имени. — Я объяснял ей, что в туристических городах заработать нельзя. Если бы можно было… Вот подтверди.

Подтверждаю. В туристических городах нашему брату, престидижитатору и акробату, приходится туго. Казалось бы, зевак — хоть отбавляй. Но они уже заплатили за дорогу-ночлег и воспринимают артистов как бесплатное приложение. Включено, дескать. Деньги канатоходцам и шпагоглотателям бросают в шляпы в больших городах в основном аборигены. Инвестируют таким образом в среду обитания. Обитать приятнее на окультуренной территории. Ну, курортники тоже раскошеливаются, поскольку приезжают надолго, часто грезят о возвращении через год и тоже позиционируются на курорте отчасти местными.

— Дорогу отбили, сэндвичи отбили, — возражает Попка, берет с игровой доски яблоко, надкусывает и кладет обратно. — Не зря ты, Жанна, ждала сержанта…

— Ты же сэндвичи притырила, — говорит Пьер.

— Только один — себе. За твой забашляла. И погода была ништяк. Я позагорала там на горочке… Чей ход?

Я составил из штопора и песочных часов башню, которая растопырилась над шахматными квадратами, как цапля над болотом.

— Слушай, Рыбак! — воскликнула Попка. — Я там с горочки мужика видела — вылитый ты. Даже окликнуть хотела. Догнать не могла — я там голая валялась…

Рыбак смотрит на Попку с некоторым испугом. Находит чайную ложку, кладет на доску, размещает одну из человеческих фигурок на ручке и мрачно жмет на чашечку. Фигурка катапультируется в стакан с вином.

Едва мы, курнув еще и оставив Пьера отдыхать, вострим лыжи к воде, Рыбак вытаскивает из кармана пузырь дешевого рома и жадно сосет из горла. И высосал бы, похоже, все, если бы я не вмешался и не помог. Попка тоже делает пару глотков. Мы забираемся на причал, от которого днем отчаливают морские трамвайчики — к Острову Устриц. Причал далеко выдается в залив, берега не видно, и кажется, что мы открыли полюс тишины и эпицентр пустоты. Ветра нет. Небо чистое. Полная лимонная Луна медленно вращается. Во всяком случае, мне казалось, что я различаю движение пятен на ее поверхности. Луна втирается в зрение, как мазь в кожу.

— Во Франции поверье есть, что нельзя зырить на неполную Луну. Кто-нибудь дуба даст — из родственников или друзей, — сказала Попка. — Или сам кони откинешь.

— Да и на полную лучше не смотреть, — усмехается Рыбак и заходится в кашле.

— А у вас есть такое поверье? — спрашивает меня Попка.

— Не знаю, — говорю я. — Не слыхал. Я вообще против поверий. Даже собирался создать «Общество Противников Примет».

— Точно, — подтвердил Рыбак. — Приметы — дрянь. Я всегда иду прямо, если мне переходит дорогу черная кошка.

— А у русских, — вспомнил я Алькин рассказ, — вместо кошки в этой примете — женщина с медным тазом…

— Так вот чо, — говорит Попка, — у всех есть приметы. Не возгудали бы на приметы-то.

— Приметы — говно, — упорствует Рыбак. — У цивилизованных народов нет примет. Это все варварские пережитки. Приметы у всякого отребья, у чурок цветных…

— Ты, Рыбак, наверное, за Ле Пена голосовал? — завожусь я.

— Я вообще не голосую. Пусть ослы голосуют, у них уши длинные…

Явно нарывается на конфликт. Лучше не связываться.

— Сначала цветных в шоу начали показывать, как обезьян, — сказал Рыбак. — Бокс, баскетбол. Пусть — но не надо было им деньги платить. Надо как встарь: в черном теле — и баста. Чтобы он с ринга не в бордель ехал, а в клетку, на нары… Гладиаторам не платили…

— Гладиаторы и взбунтовались, — сказала Попка. — Всех вздрючили.

— А эти массой возьмут, как саранча. Главное стратегическое оружие — скорострельность матки, — пояснил Рыбак. — Белые сучки не рожают, а цветные рожают… Вот они, когда их в Европе больше наших станет, проголосуют так проголосуют. Мало не покажется… Не будут с нами цацкаться, как мы с ними. Но все равно они не успеют.