Место явки - стальная комната - [52]

Обычно утверждение репертуарного плана театра Киноактера у председателя Госкино СССР Ф. Ермаша было чистой формальностью: Сизов утвердил, актеры хотят — ну и пусть играют! Но это — обычно.

А тут случилось необычное: «Ясную Поляну» Даля Орлова Ермаш аккуратно вычеркнул: «Не надо…»

Добавлю, что в то время я работал в штате Госкино, то есть находился в непосредственном подчинении у председателя.

— Почему не надо? — удивился Сизов. — Хорошая пьеса, я читал. Через год — юбилей Толстого, отметим.

Даже передавая мне позже этот разговор, Сизов волновался.

— А вот посмотри! — Ермаш протянул ему тоненький журнальчик. — Им не понравилось.

— Мало ли! У меня на столе пачка положительных рецензий! Пьеса идет уже четыре года…

— Вот и пусть. А нам подставляться не надо.

На том все и закончилось.

Кто угадал своевременно подсунуть начальству тот журнальчик, можно только предполагать, как говорится, друзей всегда хватает, но я ахнул, когда, достав номер журнала, увидел, что написана единственная отрицательная рецензия на «Ясную Поляну» — моей однокурсницей! Вспомнил, что иногда она появлялась на гудзиевских семинарах, сидела тихо, взглядов на себе не задерживала. Ни до, ни после ничего, вышедшего из под ее пера, нигде не встречал. Возможно, именно мне повезло стать ее звездным часом.

Особенно сильное впечатление в сочинении однокашницы производил пассаж, из которого следовало, что она, кроме всего прочего, разоблачает еще и бесстыдного плагиатора. С апломбом удачливого следователя, она вдруг предлагает: «Давайте лучше откроем тридцать первый том Юбилейного девяностотомного собрания сочинений Толстого, где опубликована его незаконченная пьеса «И свет во тьме светит». На стр 138 читаем чуть ли ни слово в слово…»

Проще было бы открыть пьесу и прочитать авторский к ней комментарий, где объясняется данный драматургический прием. Но расчет здесь сколь недобрый, столь и безошибочный: никто не станет искать пьесу и не полезет в нее, поверит критику на слово. Зато как эффектно: поймала за руку!

Так получилось, что некоторое время спустя, довелось познакомиться с ответственным секретарем того журнала. Оказался милейшим человеком.

— Вы в редакции перед тем как печатать ту рецензию, хоть пьесу-то прочитали?

— Честно?.. Никто и в глаза не видел. Получили материал, написан задиристо, поставили. Главный потом разнос устроил, ему Салынский позвонил, возмущался. Ты уж извини…

Так Михаил Глузский, великий наш актер, не сыграл Льва Толстого. А я не получил своей доли авторского счастья.

Ищи женщину, скажете? Кому такая нужна…

Но даю показания дальше…

Вспоминаю, и порой не верится: неужели это происходило со мной?..

Однажды — звонок. Беру трубку. Голос незнакомый. Человек представляется: «Артист Попов Андрей Алексеевич». Сначала не врубаюсь — мало ли Поповых! В следующее мгновение спохватываюсь: Андрей Алексеевич? Великий Попов?! Похоже на розыгрыш. Все равно, что позвонил бы Качалов, а то и сам Станиславский.

— Очень хотел бы встретиться, — говорит Попов, если это он. — Я вашу пьесу прочитал. Если скажете, куда подъехать…

К назначенному вечеру Алена приготовила закуску, я сбегал за коньяком. Открываю дверь и вижу на пороге именно самого Попова, большого, величественного, всенародно узнаваемого. К груди он прижимает номер журнала «Театр» с моей пьесой. Вижу по обложке. Специально уточню: именно так и было, ничего — для красного словца. Скрестив руки на груди, он этими самыми скрещенными руками прижимал к себе журнал, обложкой наружу.

Весь вечер сидели за столом и мирно беседовали: я, Алена и одна из вершин советского театра. А поскольку за Андреем Алексеевичем всегда поневоле виделась фигура и его легендарного отца — Алексея Дмитриевича Попова, тоже лауреата всех возможных советских премий и званий, теоретика и педагога, руководителя и Вахтанговского театра, и театра Революции, и театра Советской армии, то получалось, что выпивали с эдаким Эльбрусом, что знаменит двумя вершинами.

Андрей Алексеевич по сумме заслуг и общему признанию сравнялся с отцом. Какие восторги критиков и зрителей сопровождали его Иоанна в «Смерти Иоанна Грозного» А.К. Толстого или, скажем, Лебедева из «Иванова» А.П. Чехова! Он и в кино замечательно пришелся. Незадолго до нашей встречи я видел его в «Учителе пения», например, а более поздний его слуга Захар в «Нескольких днях из жизни Обломова» Никиты Михалкова вообще все признали шедевром. Десять лет Андрей Попов возглавлял театр Советской армии и, кажется, это были самые успешные годы у театра. Потом что-то не заладилось в отношениях с армейским начальством, стал болеть, и ушел актером во МХАТ к Олегу Ефремову. В это время мне и позвонил.

Его главный тезис в тот вечер, почему, собственно, пришел, был краток: очень понравилась пьеса, очень хочу играть Толстого. Насколько это реально?

Что я мог ему сказать? Да ничего…

— Ах, Андрей Алексеевич, — только и сказал я ему, — если бы наша встреча состоялась чуть-чуть раньше — когда вы еще были главным режиссером! Взяли бы и сыграли. Теперь же надо искать согласия Олега Ефремова. А Ефремову я пьесу уже предлагал, он отказался, не читая. Сказал, что уже настрадался с этими классиками, хлебнул горя, когда ему закрыли «Медную бабушку» про Пушкина.