Место летнего отдыха - [61]

– Нет, – ответила она сдавленным голосом; слезы навертывались у нее на глаза, и она поспешила к себе, стараясь не бежать. Обескураженный Кен молча поглядел ей вслед, недоумевая, что он сделал не так.

Вечером Молли сидела напротив Джона посередине длинного стола, за одним концом которого сидел ее отец, за другим Сильвия; пожилая негритянка подавала праздничный ужин. Молли испытывала нестерпимую потребность высказаться, открыть всю правду. «Папа!» – начала бы она, и отец поднял бы свое внимательное лицо, которое последнее время выглядело усталым. «Папа, – сказала бы она, – сегодня мы с Джоном гуляли в дюнах, и у меня, может быть, будет ребенок». Она представила себе, как после этого отец в ярости набросится на Джона.

Служанка убрала почти нетронутый гороховый суп, который так любила Молли, и поставила перед ней тарелку с кровавым ростбифом, от одного лишь запаха которого Молли стало мутить. Она отвернулась от тарелки, и тут перед ней возникла другая страшная картина; она спрашивает: «Папа, ты знаешь, что я сегодня сделала?» – и выкладывает затем все гадости, какие только видела на стенах туалета, написанные мелом; короткие отвратительные слова, рвотой извергающиеся у нее изо рта. Она представила себе, как после этого отец поднимется и ударит ее, а, может быть, даже убьет.

– Молли, ты не голодна? – спросила Сильвия.

– Да, да, я сейчас поем, – ответила Молли. Есть было крайне трудно, но она понимала: это необходимо, чтобы ее самочувствие не бросалось в глаза. Джон поглядывал на нее с беспокойством, а она отвечала ему робкой улыбкой.

После ужина она пошла к себе, сказав, что хочет почитать. Пульсирующая боль пронзала ее голову так сильно, что, казалось, она готова развалиться на части. Зажав уши ладонями, девушка упала на кровать. Этой ночью ее мучили кошмары, какие она, проснувшись, не могла вспомнить, но при этом она так металась, что зацепила и сбросила с ночного столика на пол лампу; в результате с криком «Что случилось?» прибежал отец.

Испуганно моргающими глазами она смотрела на высокого мужчину в синем халате, стоящего в ногах ее кровати.

– Кажется, мне приснился страшный сон, – сказала она.

Утром Молли встала с явным ощущением катастрофы. Заставив себя позавтракать, она надела купальник, пошла на пляж и села там, сжавшись в комочек, на песок, жалкая подавленная фигурка под ярким утренним солнцем.

Вскоре появился Джон, в одних плавках, бодрый и уверенный в себе, и с размаху бросился с ней на песок – молодой атлет, покоривший мир. Он взял ее за руку, жестом бесконечной нежности дотронулся до ее запястья и спросил.

– Сегодня тебе получше?

– Здесь нам нельзя держаться за руки, – сказала она. – Кто-нибудь увидит.

– Это что – противозаконно?

– Джонни! Это неприлично!

– Ладно, – согласился он и отпустил ее руку.

На них с любопытством взглянул какой-то старик, босиком в одних шортах проходивший мимо по кромке воды.

– Уйдем отсюда, Джонни, – попросила Молли. – Давай прогуляемся.

Они не спеша пошли вдоль берега, и Джон расспрашивал ее о школе; говорить с ним было легко, но, как ни странно, эта новая простота в общении не распространялась на ее страхи, ее ужас, ее вину, таившиеся в ее душе темным островком, приближаться к которому не смел даже он.

У залива со стороны пляжа появились две немолодые женщины в больших соломенных шляпах и длинных, почти до щиколоток, выцветших сатиновых платьях. Они что-то весело кричали друг другу, с радостными воплями бегали туда-сюда, словно маленькие дети, поймавшие рыбку. Чтобы избавиться от их любопытных взглядов, Молли направилась в дюны в поисках укромного места, и почти тут же Джон стал ее целовать, крепко прижав к себе.

– Нет! – ответила она с отчаянием.

Он сразу же отпустил ее, ничего не понимая.

– Почему?

– Потому что я все еще боюсь, – Молли явно преуменьшала всю степень тяжести своего состояния.

– Боишься родить?

– Да. Это и другие вещи, которые не могу объяснить.

– Если и вправду окажется, что у тебя будет ребенок, мы смогли бы пожениться сразу.

– Нет. Не сейчас. И не таким образом.

– Ты права, я знаю, мы должны быть благоразумны, ждать и все такое, – монотонно произнес Джон.

– Да, – Молли говорила очень серьезно. – Мы должны вести себя хорошо.

– Я не знаю, что значит хорошо, – признался он уныло.

– Ты ведешь себя плохо, Джонни? – спросила пораженная Молли. – Ты делаешь это и с другими девушками тоже?

– Нет, – ответил он. – Я просто не знаю, что означает это слово – «хорошо». «Хорошо» ли будет, если лет пять мы почти не будем встречаться? Одиночество – это «хорошо»?

– Я имею в виду совсем другое, – сказала она.

– Твои плечи, на мой взгляд, – это хорошо, – заметил он. – А твоим лодыжкам я ставлю оценку «отлично».

– Джонни, прошу тебя, перестань!

– За руку мне тоже нельзя тебя брать?

– Конечно, можно, но ты же не можешь остановиться!

– Я просто хочу держать тебя за руку, больше ничего, – сказал он.

Под порывом ветра на дюнах зашуршала трава, зашелестели листья низкорослых пальм, и Молли вздрогнула от неожиданности, думая, что там кто-то есть. «Плохо, если нас заметят в таком уединенном месте, – подумала она, – даже если мы будем всего-навсего держаться за руки». За гребнем песка может притаиться кто угодно: мальчишки, бродяги, ловцы птиц, любители подглядывать за переодевающимися и даже отец, вышедший на прогулку. Казалось, тени на песке и даже облака в небе возмущенно смотрят на тебя. Она словно оцепенела от страха и сказала: