Место летнего отдыха - [52]

По дороге к дому Картеров молчание стало настолько удручающим, что даже Молли не отважилась его нарушить. О чем бы она ни подумала, на словах это получалось нелепо, но ей, вероятно, хотелось закончить встречу на мажорной ноте. Вспоминая свою болтовню, она краснела в темноте.

– Молли, – вырвалось у него уже недалеко от дома, – можем мы увидеться снова?

– Занятия начинаются на следующей неделе, – сказала она; в течение дня она уже взвешивала всяческие варианты. – Я делаю пересадку в Нью-Йорке. Иногда у меня остается пара часов…

Они договорились, где встретятся. Такси остановилось перед домом, и, прежде чем она вышла, Джон сжал ей руку.

– Спасибо! – сказал он, понимая, что говорит не то, но все равно повторил еще раз: – Спасибо тебе большое!

– Ее ответ – «извини» – тоже прозвучал неуместно. «Извини за испорченный день, – хотела сказать она, – извини, что так много разговаривала, извини, что не могу пригласить тебя домой».

– Извини, что заставила тебя ехать в такую даль, – проговорила она, выскользнула из машины и убежала.

В течение последующих месяцев они встречались трижды: один раз, когда в конце сентября Молли переезжала в школу, и еще два раза в начале и конце рождественских каникул. На свиданиях они продолжали держаться напряженно, поскольку полностью преодолеть отчужденность после долгой разлуки не хватало времени. Они обедали на Пенсильванском вокзале, разглядывали огромную елку и каток на площади Рокфеллера, слушали церковные гимны в исполнении хора на Грэнд-сентрал-терминал, сидели в зале ожидания и вели серьезные разговоры до самого отхода ее поезда. Они ни слова не говорили о том, что помнил каждый из них. О важных вещах говорить было нельзя. Они ни разу не упомянули в разговоре своих родителей и не строили планов даже на ближайшее будущее. Посторонний прохожий принял бы их за брата и сестру.

И хотя эти встречи, как ни странно, не приносили ничего, кроме разочарования, а поездки Джона обходились дорого, вспоминать о них и ожидать новых было очень приятно. Если бы не Сьюзан Хэсли, они так бы и продолжались.

У Сьюзан, костлявой девушки с узким лицом, на котором постоянно была написана скука, появилась привязанность к Молли, и она захотела ездить с ней вместе домой и обратно в школу. Сохранить от нее в тайне встречи с Джоном во время пересадок в Нью-Йорке оказалось невозможным. Узнав об этом, Сьюзан выказала трогательное стремление помогать. Молли представлялась ей романтической особой, и ей нравилось думать, что у ее подруги страстный любовный роман. Вся ситуация казалась ей чудесной, слишком чудесной, чтобы утаить ее от своих подруг. Она рассказала все, разумеется, только своим лучшим подругам или тем девушкам, на дружбу которых рассчитывала в будущем, поскольку сама большой популярностью не пользовалась. Перед очередным рассказом она каждый раз добавляла, что не стала бы доверять эту историю тому, кто не может по-настоящему хранить тайну. Очень скоро по всей школе распространился слух, что Молли Картер регулярно встречается в Нью-Йорке на вокзале с очень симпатичным парнем. Некоторые девушки из старших классов добавляли подробности о ночных клубах и гостиницах. Глядя на фигуру шестнадцатилетней Молли нельзя было допустить и мысли о чисто платонической любви, а ее сдержанность в компании других девушек многие объясняли скрытностью. «В тихом омуте черти водятся», – заметила как-то одна из девушек на год старше Молли и призналась ей, что сама потеряла девственность три года назад.

Потребовалось немного времени, чтобы история «большой любви» Молли достигла ушей директрисы мисс Саммерфилд. Как правило, она давала возможность подобным сплетням умирать своей собственной смертью, но на этот раз слухи нарастали, как снежный ком, и она сочла, что обязана что-то предпринять. Хотя как-то мисс Саммерфилд и заметила своей коллеге, находясь в более приземленном настроении, что возглавлять женскую школу-интернат труднее, чем пасти стаю сук в период течки, с ученицами и их родителями она шутить не любила. С серьезным видом она сказала Молли, что вполне может поверить в ее невинность, но встречаться девушке с молодым человеком в Нью-Йорке на вокзале нехорошо, и, если Молли не прекратит, ей придется поставить в известность мать.

– Если ты не перестанешь, я все равно буду знать, моя дорогая, – заключила мисс Саммерфилд. – Ты скоро поймешь, в реальной жизни очень трудно хранить что-то в тайне.

Может быть, и не в реальной жизни, отметила Молли про себя, но надежды сохранить что-то в тайне в Брайервуд Мэнор, конечно же, не было никакой. Большая часть учениц до и после каникул проезжала через нью-йоркские вокзалы, и поток предположений о возможных местах встречи Молли достиг такой интенсивности, что она – в плане уединения – чувствовала себя не лучше, чем золотая ржанка в окружении любителей птиц. Все это крайне смущало Молли, поэтому и письмо Джону получилось нескладным. Сообщить ему о ходивших слухах она, разумеется, не могла, а объяснить вероятную реакцию матери, если мисс Саммерфилд обо всем ее известит, было трудно. Молли не могла предсказать, как именно поведут себя мать и бабушка при таких обстоятельствах, но ясно было одно, что это будет нечто ужасное. Перспектива обсуждения отношений с Джоном бросала ее в дрожь. Сам разговор об этом стал бы огромным наказанием. Более того, она не сомневалась, что, если мать узнает о встречах с Джоном, она предпримет новые шаги, чтобы помешать им видеться и даже переписываться.