Место, где живёт счастье - [3]

– Я ведь не только на бабушкино наследство могу претендовать, – голос Джинни звучал твёрдо и решительно. – Этот дом тоже немалых денег стоит. Думаю, две трети от его продажи вполне покроют оплату хотя бы одной операции.

Вот как. Операций-то ребёнку нужно, оказывается, минимум две. Да уж, чтобы потратить такую сумму на сестру, Изольда, действительно, должна была её на золоте кормить и в шелка и соболя одевать.

– Дом? Дом не отдам! И почему две трети?

– Потому что это папин дом. И наследников у него трое. Ты, я и Арти.

– Этот тупой ублюдок не наследник! У него другая фамилия и прочерк в графе «отец» в свидетельстве о рождении!

– Да, вы с тётей Сэнди постарались, всё сделали, чтобы малыш не считался частью нашей семьи. Но есть генетическая экспертиза, и она однозначно докажет, что Арти – папин сын.

– Экспертиза-то существует, вот только что ты для сравнения брать будешь? Отца-то кремировали, так что даже эксгумацию сделать не удастся. А ни я, ни тётя Сэнди не согласимся сдать анализ ДНК, это дело добровольное. Так что доказать связь этого ублюдка с нашей семьёй у тебя не получится.

– Зачем все эти сложности? Я сама сдам анализы и докажу, что Арти мой брат, а стало быть, папин сын.

Пауза, а потом смех Изольды, резкий, неприятный. Я не видел в ситуации ничего смешного, но смех этот мне не понравился.

– Что смешного? – удивлённо спросила Джинни.

– Так тебе ничего не рассказали? Неужели даже тётя Сэнди не проболталась. Поверить не могу! Ну, надо же!

– О чём ты? И что должна была сказать мне тётя Сэнди? Я не видела её с папиных похорон.

– Да так, ничего особенного, вещь совсем незначительная. Ладно, можешь делать анализы, это даже к лучшему. Тогда уж точно ничего доказать не сможешь.

– Смогу! Арти – папин сын, это увидит любой, имеющий глаза.

– Он-то, может, и да. А вот ты...

– Что? Договаривай!

– Да ладно! Неужели сама никогда не задумывалась, в кого ты такая тёмненькая? У двух светловолосых родителей не может родиться черноволосый ребёнок! Это закон генетики, ты же учила в школе биологию.

– Неправда! Папа говорил, что я пошла в его бабушку, у неё тоже были тёмные волосы.

– Ха! Конечно, он тебе это сказал. Он не хотел, чтобы его любимица догадалась обо всём. Но вот почему мама не сказала тебе правду – не понимаю.

– Какую правду? Что папа не был моим отцом? Я не верю. Он любил меня. Если бы я была чужим ребёнком...

– Вот это меня всегда и бесило – то, что он тебя любил. Я была его родной дочерью, только я, но именно ты для него была светом в окошке.

– Ты поэтому меня всегда терпеть не могла? – голос Джинни звучал чуть громче шёпота.

– Да! Они не должны были тебя любить, ты же кукушонок, но они любили. И поэтому я тебя возненавидела.

– Они? – переспросила Джинни. – Не должны были любить ОНИ? Оба? То есть, я не только не папина, но и...

– Да! Ты вообще чужая. Совсем! – голос Изольды просто сочился ядом, она буквально выплюнула: – Кукушонок!

– Меня удочерили? – голос Джинни потерял всякие краски, и я вдруг испытал сильнейшее желание броситься вниз и поддержать её, обнять, успокоить. Нелегко узнавать о себе подобные вещи, в любом возрасте нелегко.

Помню, мне было около трёх лет, когда я как-то вдруг осознал, что родителей у меня нет. Я был обожаемым, любимым и заласканным младшим ребёнком в огромной семье, где дети – большая редкость, и никогда не чувствовал, что мне чего-то или кого-то не хватает. Помню, дядя Гейб принёс меня посмотреть на нового родственника, с которым, по его словам, я вскоре смогу играть. Сидя на руках у дяди Гейба, я скептически смотрел на маленький кулёчек, из которого выглядывало крошечное красное сморщенное личико, не представляя, как можно играть вместе с ЭТИМ, если оно ни ходить, ни говорить не умеет. А потом услышал:

«Это Брайан, наш сын», – это сказал дядя Шон, который и держал этот кулёчек на руках.

«Сын?» – переспросил я.

Это слово я знал, у дяди Гейба был сын, дядя Адам, но он был такой же большой, как и сам дядя Гейб. Я не знал, что маленький тоже может быть «сын».

«Да, сын, – повторил дядя Шон, улыбаясь. – Я его папа, а Майя – мама».

Он улыбнулся тёте Майе, которая ещё называлась «жена». А теперь ещё «мама» Брайана. Дядя Адам был «сын», но мамы у него не было, и я совсем запутался. Поэтому уточнил:

«А я – сын?»

Дядя Гейб и дядя Шон переглянулись, потом дядя Гейб сказал:

«Да. Каждый из нас – чей-нибудь сын».

И я спросил:

«А у меня есть папа?»

Тогда-то я и узнал, что папы и мамы бывают не у всех. И вот у меня их не было. Так получилось. Но мне очень хотелось, чтобы и у меня тоже были папа и мама, как у Брайана, поэтому я стал так называть дядю Гейба и тётю Алану, которая утешала меня, когда я плакал, рассказывала сказки, целовала на ночь и ещё называлась «дочь» дяди Гейба. Никто не возражал, а Тобиас, который был уже почти совсем большой и тоже жил с нами, и ещё назывался «брат», сказал мне, что раньше он тоже звал дядю Гейба «папа», но теперь не зовёт, потому что уже большой, а дядя Гейб на самом деле не папа и не дядя, а тоже «брат». Но мне можно так его звать, потому что я маленький, и он нам вместо папы.

И лишь много лет спустя я узнал, по какой причине у других детей были папы и мамы, а у нас с Тобиасом, и не только у нас – один только Гейб. Поэтому почувствовал в Джинни родственную душу – если она была приёмным ребёнком, значит, тоже была не нужна родным родителям.