Место, где пляшут и поют - [26]

— Сынок! — вдруг взмолились у него за спиной. — Дай я пройду!

До него дошло, что он стоит столбом в дверях магазина, мешая движению, и какая-то старушка безуспешно пытается выбраться на улицу. Сундуков посторонился. —Валяй, бабка! —сказал он и горько добавил: —Только, чур, не в штаны! —С некоторых пор он ненавидел всех старушек на свете.

Уезжая домой в троллейбусе, Сундуков слепо глядел в окно и перебирал в памяти лица -Флягина, Витамина, кандидата с ямочкой, обрюзгшего шоумена и неизвестного Пашкиоператора. Лицо Пашки представлялось ему в виде зловещего силуэта, обрамленного сиянием. Мысленно Сундуков во все эти лица с удовольствием плюнул.

“Перст судьбы, —бормотал он с отвращением. — Дело надо делать! Купите футляр для хвоста, и вы получите десять свистулек бесплатно! Небось, подохнете — к кому придете? К Сундукову придете!”

Эта простая мысль наполнила его сердце мрачным удовлетворением. Кто они все без врачебного свидетельства о смерти? Просто мертвая протоплазма. Озимандия какая-то. В подъезде, медленно поднимаясь по ступеням, Сундуков вспомнил про узелок с деньгами. Хлопнув себя по лбу, он остановился на лестничной площадке, откуда уже был виден блеск медной таблички на буржуйской двери шестидесятой квартиры, и полез в карман, чтобы понадежнее перепрятать деньги. Шестое чувство подсказывало ему, что не обязательно рассказывать о добыче жене. “Человек —это свинья, —успокоительно прошептал он, развязывая узелок и расправляя свернутые в трубочку купюры. И тут у него сам собою открылся рот —не двести, а пятьсот тысяч было в тряпочке! Опомнившись, Сундуков взялся за операцию по перемещению денег в самый далекий, самый потаенный карман, и в тот момент, когда он уже почти проделал это, сверху раздался злорадный, подвывающий от нетерпения голос:

—Во-во! Выгребай заначку, всю выгребай! Х-хлюст! —такую фразу должна была произнести женщина, но голос принадлежал, несомненно, мужчине. Сундуков окаменел. Не меняя неловкой позы, он осторожно поднял голову. Наверху, перегнувшись через перила, стоял Гуренко-старший. Он приплясывал от возбуждения и недобро улыбался.

“Вот влип!” — подумал Сундуков.

На голове Гуренко красовалась форменная фуражка речника, ворот толстого свитера подпирал увесистую челюсть —вылитый капитан сторожевого катера, который с высоты положения чехвостит загнанного в камыши нарушителя. Для полноты картины ему не хватало мегафона на ремешке и винчестера.

—Денег у него нет! —победно вопил капитан Гуренко. —Я тебя сразу понял, хлюст! Сколько, думаю, буду за ним бегать? Все-е-е выгребай!

“Вот это влип, —развил свою мысль Сундуков, с отчаяньем глядя на своего визави. Совершенно не хотелось отдавать деньги. Тем более такому нахалу.

— Ну, что вылупился? — неистовствовал Гуренко. — Мне спуститься? Сейчас спущусь!

Он полагал, что Сундуков все же как-то поддержит разговор, но тот совершенно потерялся и продолжал просто стоять -угрюмо и неподвижно —с нелепой тряпицей в руке. Он не догадывался, что бравому капитану тоже несладко -прокараулив под сундуковской дверью битые три часа, Гуренко к концу этого срока уже смутно представлял себе, чего хочет. Умом он понимал, что Сундуков —голытьба и надеяться выколотить из него хоть какие-то деньги глупо. Но, во-первых, Гуренко придерживался принципа —любое, даже самое глупое дело всегда доводить до конца, а, во-вторых, истомившаяся душа требовала скандала. Сочетание скандальной души, ослиного упорства и тяжелой челюсти обычно действовало безотказно, и Гуренко в большинстве случаев добивался своего или, по крайней мере, того, что считал своим.

Поведение Сундукова не укладывалось в привычную схему. Правда, он испугался, но, испугавшись, не торопился отдавать долг. Отбирать же деньги силой было юридически

неграмотно -как должностное лицо Гуренко хорошо это понимал, поэтому и не входил пока в тесный контакт.

Ситуация чем-то напоминала сюжет древней трагедии, когда узел запутан уже настолько, что требуется вмешательство высших сил. Они и вмешались. Вначале из квартиры Митрохина выкатилась, сверкая хромом и вишневым лаком, дивная колесница, потом к ней добавился сам Митрохин, насупленный и отстраненный. Чужак на лестничной площадке вызвал у него приступ гневного недоумения, какой мог бы вызвать у Зевса турист в оранжевой панаме, весело топчущий склоны Олимпа каким-нибудь глупым “Найком” с воздушным подсосом. Капитан Гуренко периферическим зрением зафиксировал появление у себя за спиной нового лица. Окажется лицо благодарным зрителем или нежелательным свидетелем, было пока неясно, поэтому он приосанился и, несколько завуалировав притязания, строго прикрикнул:

— Ну, так что будем решать, Сундуков? Я жду!

Бедный Сундуков, зациклившийся на крахе своих эфемерных капиталов, страшно удивился появлению Митрохина. В его бедной голове произошел окончательный сбой. Ему почему-то показалось, что сосед тоже потребует сейчас свою долю. Тем временем Митрохин, оценив диспозицию, нахмурил брови и решительно толкнул вперед мотоцикл, наехав передним колесом на Гуренко. От неожиданности капитан совсем по-детски подпрыгнул и с недоумением уставился на грязный след протектора, украсивший его безупречную штанину.