Место для нас - [15]
– Как Люк? – наконец спросила она, когда мадам Пулен перестала кашлять.
– Спит. Свернулся клубочком где-нибудь в теплом местечке. Ты его портишь. Говорят, что англичане балуют домашних питомцев, а на детей внимания не обращают. Он твой питомец, м-м-м?
Поскольку мадам Пулен, похоже, кормила Люка одними бисквитами, Кэт не хотела начинать разговор на эту тему. Она не могла рисковать – ни затевать спор, ни каким бы то ни было образом менять статус-кво. День клонился к вечеру, и она так устала, что едва на ногах держалась.
Кэт потерла пальцами щеки. Лицо у нее немного обгорело на солнце, и ей вдруг нестерпимо захотелось, чтобы пришла зима. Чтобы настали морозные ясные дни и уютные вечера, а не эта высушенная, напряженная жара.
– Пойду посмотрю на него. А потом приготовлю вам омлет, да?
– Ну… – Для мадам Пулен проявление заботы о другом живом существе было тратой времени, которое можно посвятить сигарете. – Что ж, ступай… О, пока ты не ушла. Твоя бабушка звонила.
Кэт замерла. Сердце забилось часто и громко.
– Бабуля звонила? Сюда? Объяснила, в чем дело?
– Она хочет понять, почему ты не ответила на приглашение.
Кэт кашлянула.
– Я не… какое приглашение?
– Вот и я ей так сказала. Французская почта. Этот тип угробит страну. Я не…
– Мадам Пулен, пожалуйста. – Сдерживаемое отчаяние Кэт наконец прорвалось наружу.
– Сегодня принесли. Я твоей бабушке так и сказала, когда она позвонила. И еще я ей сказала, что отдам тебе приглашение, как только ты вернешься домой. – Мадам Пулен провела костлявой рукой по подлокотнику кресла-качалки. Вид у нее был как у ребенка, скрывающего тайну. – А они не знают, м-м? Не знают про твою маленькую ложь, да?
Она протянула Кэт кремовый конверт, а та сжала его в руке осторожно, как нечто волшебное.
– Не ложь… – еле слышно произнесла Кэт. Адрес, написанный знакомым, изящным почерком Марты.
Когда что-то просто скрываешь, это ведь не ложь?
Ее почерк Кэт знала лучше, чем чей бы то ни было. Кто еще писал ей бесконечные истории, снабженные чудесными крошечными иллюстрациями? Кто засовывал в контейнер для ланча записки, которые Кэт потом читала, усевшись рядом с обшарпанными и скользкими скамейками на спортивной площадке и уткнув подбородок в разбитые коленки?
По утрам бабушка, бывало, сидела в кухне рядом с заварным чайником – стройная, подтянутая, неподвижная. Она смотрела за окно, на сад, строила планы на предстоящий день и записывала разные маленькие идеи, замыслы и шуточки в блокнот. И конечно, писала записки. Эти записки Кэт потом находила рядом с сэндвичами, поспешно комкала и выбрасывала, боясь, что их прочтут одноклассницы.
Бабуся пишет тебе любовные записочки? Ой-ой-ой, пусеньки-маляпусеньки. А мамочка твоя хиппи, это всем известно. Она из дома смылась, потому ты у бабки и живешь! Хиппи, хиппи, хиппи! Кэти хиппи!
Нахлынули давно похороненные воспоминания…
Бумага конверта была плотной, тяжелой и холодной. У Кэт дрожали пальцы. Она с трудом расклеила конверт. Ей хотелось порвать его, поскорее узнать, что там, внутри. И все же она этого боялась. Мадам Пулен наблюдала за ней, выставив голову за спинку кресла, отчего стала похожей на горгулью.
– Нож для бумаг лежит на туалетном столике, Катрин. Не рви конверт. Не делай глупостей.
«О, заткнись, ненавистная, жуткая, кошмарная, злобная, мерзкая старуха. Заткнись, или я стукну тебя. Размозжу тебе башку твоей драгоценной севрской вазой и буду смотреть, как ты подыхаешь. Буду смотреть и смеяться».
Она уже не удивлялась тому, как легко ей в голову приходят подобные мысли.
Кэт прочла приглашение, написанное от руки, и ощутила вложенную в эти слова мольбу. А когда оторвала взгляд от листка бумаги, уставилась в одну точку, и голоса, терзавшие ее от рассвета до заката, зазвучали с мучительной пронзительностью. Домой, в Винтерфолд? Могла ли она теперь хотя бы подумать об этом? Как рассказать им о том, что случилось с ней после отъезда из Англии? С чего начать? Да и как она туда доберется? Денег у нее нет. На прошлой неделе не удалось купить билет на несколько поездок на метро, что уж говорить о поездке домой на «Евростар». Домой.
Кэт уронила листок на пол и начала нервно сжимать одну руку в другой.
– Я с удовольствием съем омлет, – сообщила мадам Пулен. – Если ты не собираешься проведать Люка, почему бы тебе не приготовить мне омлет?
– Да, сейчас.
«Все в порядке», – сказала Кэт себе мысленно, отправившись в кухню, а когда услышала вопросительное мычание мадам Пулен, осознала, что произнесла это вслух по-английски.
Люси
– Люси! Собрание! Ты идешь? – бросила Дебора через плечо на ходу.
Негромкий голос, внезапно прозвучавший так близко, произвел на Люси обычное действие: ее пробрало холодом до костей.
– Конечно, конечно. Минутку.
Люси торопливо написала строчку в блокноте и выскочила из-за письменного стола. «Не потеть. Не говорить слишком много. Ты всегда слишком много говоришь, поэтому просто заткнись и хотя бы раз промолчи! Говори, только когда будет совершенно необходимо. И уж тогда говори по делу и блестяще. Как Кэтрин Грэхем. Или Нэнси Милфорд. Или бабуля. Будь как бабуля». Поспешно зашагав вперед, Люси налетела на Лару, недавно повышенную в должности корреспондентку из отдела моды. Столкновение вышло неслабым: Люси отбросило назад, к столу, и она ударилась бедром об острый угол металлического шкафа с папками.
Соловьиный Дом – место, где всегда была счастлива семья Хорнер. Здесь Эдвард Хорнер, всемирно известный художник, написал свою знаменитую картину «Сад утрат и надежд». Он сжег ее перед смертью, ничего не объяснив любимой жене Лидди. Спустя годы правнучка Эдварда, Джульет, окажется на пороге Соловьиного Дома. Что скрывает эта земля, на которой цвели яблони, строились планы и разбивались сердца?
Тони и Алтея Уайлд — красавцы, купающиеся в лучах славы, актеры, известные всем, мои родители. Ими восхищались, им завидовали, их любили. Их называли Дикими Цветами, такими яркими и независимыми они были. Каждое лето мы проводили в доме у моря — в доме, который приютил моего осиротевшего отца во времена, когда мир разрывали ужасы Второй мировой войны. Отец был моим героем, моим лучшим другом, он подарил нам с братом золотое детство, но призраки прошлого никогда не отпустят его. И рано или поздно они настигнут нас всех.
Давно забытый король даровал своей возлюбленной огромный замок, Кипсейк, и уехал, чтобы никогда не вернуться. Несмотря на чудесных бабочек, обитающих в саду, Кипсейк стал ее проклятием. Ведь королева умирала от тоски и одиночества внутри огромного каменного монстра. Она замуровала себя в старой часовне, не сумев вынести разлуки с любимым. Такую сказку Нина Парр читала в детстве. Из-за бабочек погиб ее собственный отец, знаменитый энтомолог. Она никогда не видела его до того, как он воскрес, оказавшись на пороге ее дома.
Роман «Конец века в Бухаресте» румынского писателя и общественного деятеля Иона Марина Садовяну (1893—1964), мастера социально-психологической прозы, повествует о жизни румынского общества в последнем десятилетии XIX века.
Начинается прозаическая книга поэта Вадима Сикорского повестью «Фигура» — произведением оригинальным, драматически напряженным, правдивым. Главная мысль романа «Швейцарец» — невозможность герметически замкнутого счастья. Цикл рассказов отличается острой сюжетностью и в то же время глубокой поэтичностью. Опыт и глаз поэта чувствуются здесь и в эмоциональной приподнятости тона, и в точности наблюдений.
В книгу включены две повести — «Горы высокие...» никарагуанского автора Омара Кабесаса и «День из ее жизни» сальвадорского писателя Манлио Аргеты. Обе повести посвящены освободительной борьбе народов Центральной Америки против сил империализма и реакции. Живым и красочным языком авторы рисуют впечатляющие образы борцов за правое дело свободы. Книга предназначается для широкого круга читателей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эти дневники раскрывают сложный внутренний мир двадцатилетнего талантливого студента одного из азербайджанских государственных вузов, который, выиграв стипендию от госдепартамента США, получает возможность проучиться в американском колледже. После первого семестра он замечает, что учёба в Америке меняет его взгляды на мир, его отношение к своей стране и её людям. Теперь, вкусив красивую жизнь стипендиата и став новым человеком, он должен сделать выбор, от которого зависит его будущее.
Писатель Дмитрий Быков демонстрирует итоги своего нового литературного эксперимента, жертвой которого на этот раз становится повесть «Голубая чашка» Аркадия Гайдара. Дмитрий Быков дал в сторону, конечно, от колеи. Впрочем, жертва не должна быть в обиде. Скорее, могла бы быть даже благодарна: сделано с душой. И только для читателей «Русского пионера». Автору этих строк всегда нравился рассказ Гайдара «Голубая чашка», но ему было ужасно интересно узнать, что происходит в тот августовский день, когда герой рассказа с шестилетней дочерью Светланой отправился из дома куда глаза глядят.