Место действия - Южный Ливан - [3]

— Ну-ну, — пробурчал тот в ответ, привычно засекая время.

Следующие пятнадцать минут они молча лежали, всматриваясь в протянувшийся вдоль линии трехметровый забор из сетки «рабица» со спиралью «егозы» наверху. Позади этого забора виднелась перепаханная контрольно-следовая полоса. Где-то вдоль нее тянулись два подземных кабеля волновой сигнализации, создающие между собой электромагнитное поле. Когда в окрестностях появлялось тело с диэлектрической, или магнитной проницаемостью, отличной от проницаемости свободного пространства, поле искажалось, искажение детектировалось и проверялось специальным анализатором, и если оно превышало некое пороговое значение, формировался сигнал тревоги. Так объяснял давешний спец, причем, когда он говорил об этом, то настолько увлекался, что даже сочившийся из всех его пор запах страха куда-то пропадал, совершенно растворяясь в воздухе. По его словам, обмануть такую сигнализацию совсем не сложно, слишком чувствительна она к различным изменениям, слишком точной калибровки требует. Зарытый прямо у ограждения им и Фашистом генератор, гарантированно должен был забить ее электромагнитное поле такими помехами, что оператору сидящему где-то на заставе за пультом покажется, будто на контрольно-следовой полосе как минимум резвиться стадо слонов, ну или проводит маневры танковая рота. Перенастроить постоянно вопящую сигнализацию ночью никто не сможет, наверняка, оставят это дело до утра, отключив от греха охранный пульт. Оператор ведь тоже живой человек и вряд ли выдержит несколько часов непрекращающегося тревожного рева прямо в ухо. На этом и строился весь расчет. Преодолеть вибрационную сигнализацию самого забора, для подготовленного диверсанта не составляло труда, тут просто достаточно не касаться его поверхности, избегая лишних вибраций, и все проблемы решены. Непреодолимым охранный рубеж делала исключительно работа обоих типов сигналок в комплексе, отключение хотя бы одной из них сводило на нет весь эффект охраны.

До контрольного прибытия тревожной группы оставалось четыре минуты, Волк махнул рукой Фашисту, показывая, что пора вновь нырять под защитный полог присыпанных сверху землей и дерном накидок. Напарник дисциплинированно исчез, если бы Волк сам не видел в каком точно месте секунду назад торчала его голова, никогда бы не догадался, что совсем рядом с ним присыпанный мелкой ливанской пылью прячется человек. Что-что, а маскироваться на любой местности Фашист умел, хотя никогда не рассказывал, где постиг эту непростую науку. Равно как не распространялся и о том, где научился без промаха стрелять из любого стрелкового, сноровисто управляться с ПТУРами, ставить и самостоятельно мастерить фугасы, бесшумной змеей проскальзывать мимо вражеских секретов, путать следы, уходя от погони и прочим подобным навыкам и умениям отнюдь не свойственным единственному и любимому дитятку из семьи москвичей — профессоров искусствоведения. А кем были родители Фашиста, Волк знал совершенно точно, даже как-то был случай, видел семейное фото. Высокий благообразный джентльмен в строгом костюме-тройке казался сошедшим с пожелтевших фотографий начала прошлого века, настолько вид имел представительный и аристократичный, в каждой черточке строгого, чуть надменного лица так и читалась настоящая порода. Не просто порода, а именно ПОРОДА с большой буквы. При одном взгляде на него так и лезли навязчиво в голову пышные обороты давно канувшего в Лету монархического режима, типа «ваше высокоблагородие» и «милостиво повелеть соизволил». При этом, фамильное сходство с Фашистом, несомненно, проглядывало, хотя напарнику явно не хватало, вот этой монументальной уверенности в собственной значимости, светящегося в глазах непререкаемого превосходства над окружающими. А так многие черты были вполне узнаваемы. Женщина, легко опершаяся на руку мужчины, лишь оттеняла его, она просто присутствовала на снимке, как необходимая деталь антуража, и как короля играет свита, так и она только дополняла запечатленного на фото блистательного супруга. Сейчас Волк поймал себя на том, что даже не может припомнить ее лица, в памяти осталось лишь неясное ощущение гибкости легкой худощавой фигуры, что-то вроде тонкого вьюна обвивающего кряжистый ствол векового дуба. Почему-то у него родились именно такие ассоциации.

О родителях Фашист говорил много и охотно. А Волк любил слушать эти истории, погружаясь на досуге в реалии совершенно незнакомого ему, недоступного и прекрасного мира аристократического высшего света, удивляясь и восторгаясь тем, что для рассказчика было понятным и привычным. Но больше всего его поражало то, что получивший блестящее образование Фашист, имевший все возможности для карьеры в мире больших денег и дорогих пиджаков, вдруг по непонятным причинам оказался здесь, среди боевиков «Хизбаллы». Там, куда самого Волка привела попытка спасти свою жизнь ценой чужой и дикое, просто животное желание вырваться из постоянной нужды, всегда шедшей рядом с ним по жизни. Все чего пытался достичь Волк, ползая под пулями израильтян по приграничью, Фашист имел от рождения. Так спрашивается, какого же тогда хрена? Однако на эту тему напарник говорить отказывался наотрез. Еще и это прозвище, оно ведь тоже появилось не просто так, он сам так назвался при знакомстве. А когда удивленный Волк поинтересовался причиной получения столь одиозного позывного, лишь улыбнулся своей фирменной змеиной улыбкой, не разжимая губ, и сообщил, не вдаваясь в подробности: «А я на самом деле фашист, самый настоящий». Уточнять, чтобы это значило, Волк не стал. Да ему в принципе, тогда и не было до этого дела, он воспринимал знакомство, чисто утилитарно — знаем, как друг к другу обращаться и ладно, сделаем дело и разбежимся, как говорится, бабки получили, а потом жопа к жопе и кто дальше прыгнет. Однако вышло все по-другому, не так, как думалось, и вот уже второй год их дорожки сплетены между собой в тугую косу, такую, что не расплести и не разъединить, не разорвав.