Места не столь населенные - [50]

Я сдал залежи пивных бутылок. Купил хлеба и несколько пачек самых дешевых папирос. Хлеб – таял, несмотря на норму в полбуханки на день. Я отщипывал его такими кусочками, какие обычно смахивают со стола, аккуратно клал на язык и представлял себе поле ржи.

По полю непременно пробегала «волна» от небольшого ветерка. И – светило солнце. Как в кино. Светило так ярко, что я щурился, даже поставив ладонь «козырьком». А рожь… рожь росла и впитывала эту чистую энергию звезд, космоса, какие-то там минералы из земли, накапливая в себе, концентрируя. Рожь наливалась. Огро-о-омные колосья ржи. А потом ее срезали, мололи, везли, утрясали, пекли и… и… вот я ее ем.

«Это же прорва энергии! – словно уговаривая, шептал я самому себе. – Калории, джоули, даже килоджоули – и все это дерьмо сейчас в тебе. Энергия звезд! Эта… энтропия! Растет! Чувствуешь?» Я пожимал плечами.

А потом хлеб кончился. И я курил. Курил на завтрак, на обед и на ужин. Дым недвижимо висел в комнате. Странного сиреневого цвета. Густой, как кисель. Я уходил, возвращался, а он так и висел, уступая место лишь новым облакам дыма.

Так прошла неделя. Я чувствовал себя отлично. Намного лучше, чем раньше. Есть уже не хотелось.

Я спал по шестнадцать часов. Вставал, пил чай, курил и выходил на улицу. Садился на скамейку и глазел на прохожих. Последние августовские комары пытались что-то из меня высосать. Я улыбался им и подставлял бледные руки.

Мир вокруг меня покачивался, играл тенями, красками и полутонами. Казалось, он сшит из кусочков, как стеганое одеяло, или сложен как мозаика, и иногда что-то в этой картине складывается неправильно, наперекосяк; какая-то несуществующая тень или деталь – что-то было не так.

Я вздрагивал, напрягал глаза, но так ничего и не смог увидеть.

Мимо проходили люди. Я удивлялся их глупости. Зачем – вот так? Зачем куда-то идти, спешить или не спешить, но – все равно, зачем это все, если можно – как я – посидеть на скамейке, покурить, потом пойти домой, снова покурить, выпить холодной воды из чайника и лечь спать, не найдя в себе сил раздеться и заснуть, заснуть – сразу, на полпути, моментально, выключиться, распасться, рассыпаться на миллионы миллионов атомов?

Это действительно удивляло меня.

Отсутствие чувства голода не удивляло. Я воспринял это как должное, как некую награду за выдержку и спокойствие. Или как плату за то, что утратил ориентацию во времени. Дни сливались, перетекали друг в друга, собирались во что-то одно, как собираются капельки ртути.

Я ни о чем не думал. Думал кто-то внутри меня. Он говорил мне: «Не уходи далеко от дома, тебе не хватит сил вернуться». Я не уходил. Или: «Не поднимайся так быстро по лестнице, остановись, передохни». Я слушался. Кажется, я был ему благодарен за это. Потом. Когда-то много позже. Тогда – будущего не существовало. Прошлое – воспринималось как фильм, в который я попал случайно, по недогляду.

Настоящее?.. В настоящем настоящем в один из дней я решил назавтра не вставать вовсе.

Мой план расстроил приятель из разряда безнадежно бывших, мигом привнесший в мой вечерний моцион помимо запаха дорогих сигарет и вина острый запах охоты. Пару лет назад я оказал ему какую-то очень важную услугу. Может, не особо и большую, но именно тогда очень для него важную. Благодарности в ответ – не дождался.

Приятель был при деньгах; он жаждал попозерствовать, «порисоваться», сыграть в театр одного актера, но отсутствие публики в городе его удручало.

Я сыграл публику на все сто. Специально. На заказ. А потом, беззастенчиво, как равный у равного, попросил в долг круглую сумму. Мы оба прекрасно понимали, что долг этот – изначально невозвращаемый.

Он мысленно попрощался с этими деньгами и демонстративно раскрыл пухлый бумажник. Четыре бумажки как голуби выпорхнули из толстой пачки и исчезли в моем кармане. Так быстро, словно ничего и не было.

Мы разошлись не попрощавшись.

По пути домой я старался не думать о деньгах и о том, как их потратить. Я хотел пойти в магазин ночью. Пустой магазин без покупателей. Никто не должен был мешать мне или отвлекать. Этой ночью магазин обязан был быть моим и только моим. Все витрины, прилавки, полки и холодильники. Кирпичи буханок, грозди сосисок, плотные ряды банок и пирамиды овощей. Килограммы, десятки и пары, граммы, взятые на глазок. В пакетах, фасовке, вакуумных упаковках, завернутые в пищевую пленку, насыпанные россыпью и в навал.

Дома я впервые за несколько дней посмотрелся в зеркало. Я уже знал: дальше все будет хорошо, и позволил себе улыбнуться. Отражение в ответ улыбнулось как-то вяло и неубедительно. Так улыбаются недотепам, наступающим тебе на ноги: мол, «ничего страшного, пройдет».

Как художник подписывает полотно, я вывел пальцем в нижнем углу зеркала две невидимые буквы авторства и названия этой живой картины одновременно: К. М.