Месть смертника. Штрафбат - [18]

Она говорила об этом случайному слушателю, потому что больше сказать было некому. Другие видели перед собой то же самое, но воспринимали иначе – Белоконь убедился в этом из ее рассказа. Солдат смеха ради залез на ствол пушки, а его пьяные товарищи выстрелили. Сержант артиллерии без труда представил себе эту сцену: ствол рвануло назад и компенсаторы тут же вернули его в исходное положение. Наверное, речь шла о семьдесят шестом калибре – будь пушка более мощной, жизнь остроумного солдата закончилась бы без участия Риты. Но ей пришлось зашивать шутника. И она не справилась – солдат истек кровью.

Наверное, в иных обстоятельствах история размазанного по стволу идиота могла бы его развеселить. Но сейчас Белоконь испытал к почившему коллеге-артиллеристу лишь ненависть – за его глупость, за то, что он вообще родился на этот свет. Белоконь увидел произошедшее глазами юной девушки-санинструктора – то была не пьяная выходка, но кровавая картина, которую Рита запомнила навсегда.

Не успела она оправиться от шока, как к ней стал настойчиво набиваться «еще один». Белоконь решил, что им был капитан госбезопасности Керженцев. Рита жалобно лепетала, что она больше не может. Что она хочет домой. Только дома уже нет. Все хорошее осталось в прошлом, теперь в жизни будет лишь мрак, кровь, смрад и вши.

Потом она заснула. В дрожащем свете лампы ее лицо выглядело совершенно иначе. Оно не имело ничего общего с той восковой маской, которую Белоконь видел сегодня в полевом госпитале. Рита показалась ему красавицей.

Снаружи что-то происходило. Белоконь прислушался и ничего не услышал. Но чутье подсказывало, что нужно спешить: ожидаемый транспорт уже где-то рядом.

Риту следовало разбудить. Вместо этого сержант осторожно взял ее на руки (она не сопротивлялась) и вынес из блиндажа.

…Это была отнюдь не колонна просторных машин. Увы: всего один трехтонный грузовик с крестом на тенте, приехавший за санитарами и помощниками госпиталя. Он остановился вдали от операционной палатки. Если бы не предчувствие Белоконя, и он, и несчастная девушка застряли бы тут надолго.

Сержант добрался до машины, обойдя гущу раненых по дуге. По дороге Рита окончательно очнулась. Белоконь поставил ее на землю у грузовика, и девушка несколько секунд смотрела на красное закатное солнце, которое опускалось к немецким позициям. Белоконя закат не волновал вовсе, он видел одну лишь Риту. Что-то внутри него изменилось, и окружающий мир вдруг стал совершенно другим.

Еще не понимая этого, Белоконь посадил девушку в кузов к медикам. Сам он забрался в пропахшую бензином кабину. Мотор не глушили, поэтому грузовик сразу тронулся.

* * *

Шофером был бойкий веснушчатый паренек лет семнадцати в лейтенантском кителе на голое тело. Форма висела на нем мешком.

– Раненый, что ли? – спросил он Белоконя. – Подождал бы транспорта, я только санчасть везу.

Несмотря на эти слова, останавливаться он явно не собирался.

– Здрасте, товарищ младший лейтенант! – сказал Белоконь, установив винтовку между ног. Чтобы перекричать мотор, приходилось говорить на повышенных тонах. – Сержант Белоконь, командирован к госпиталю.

– О, так бы и сказал.

– Я так и сказал, когда лез в кабину… товарищ младший лейтенант.

– Извини, забыл.

Он смотрел на дорогу – закат освещал ее под особенным углом. Водитель боялся застрять или угодить в воронку, поэтому выворачивал руль перед каждой ямкой, которую успевал заметить. Машину из-за этого не только трясло, но и мотало. Однако шофер был весел и, судя по всему, настроен поболтать.

– Я Алеша, – сообщил он. – Только я не лейтенант. Рядовой я. Это мне от прошлых пассажиров подарок остался. За то, что через мост перевез. Вот, говорят, чтоб в лохмотьях не ходил. У меня гимнастерка вся изорванная была. Не смотри, я потом кубики спорю… А тебя как по имени-то?

– Вася.

– Во, Вася, ваши там такие мосты отгрохали – я таких в жизни не видел!

– Что это за «ваши»? – спросил Белоконь.

– Саперы, говорю. Я тебя по воротнику опознал. Черные петлицы с одной красной полосой – это ведь саперы?

– Нет, это артиллерия.

– Теперь буду знать! Я пока не очень разбираюсь… А мосты все равно – сказка! Дома расскажу, ни в жизнь не поверят. Представляешь, на корытах!..

– Представляю, – сказал сержант.

Ему вспомнилась поспешная переправа через Оскол. Понтонный мост тогда разбомбили трижды. Полк утопил половину пушек, и нынешний, уже не существующий, артдивизион собрали из двух.

Алеша продолжал восторгаться:

– На корытах через Дон! Это же уму непостижимо, что может советский человек, когда очень захочет!.. В каждую такую бадью рыл двадцать посади – не потонет! А они, Вася, выдумали сверху мост сколотить! И такая в этих корытах ёкарная сила, что мосты – будто так через реку и лежали! Я по одному два раза ездил… прочный, собака! Второй раз медленно очень получилось, так я корыта считать взялся… На тридцать девятом сбился. А всего их, наверно, сотня!

Под его разглагольствования грузовик подъехал к шумной колонне. Моторы гудели, ржали лошади, кричали люди… В сгущающихся сумерках четкими были только звуки. Белоконь с трудом различил контуры замершего посреди пробки гусеничного тягача. Махина ворочалась на месте, пытаясь развернуться.