Месть - [27]

Но эта боль посрамила все эти уколы и сознательные неудобства.

Она поселилась в коже, в костях, расплавленным огнем лилась по венам, по конечностям. Но вместо того, чтобы отступить, Марсела сосредоточилась.

Однажды у нее был инструктор по йоге, который сравнивал ум с домом. Марсела тогда лишь глаза закатывала, но теперь представила, как идет из комнаты в комнату, гася свет. Здесь страх, выключаем. Здесь паника, выключаем. Здесь путаница, выключаем.

Здесь боль.

Здесь гнев.

Здесь ее муж, этот гребаный обманщик.

Здесь он швырнул ее головой об стол.

Здесь смахнул свечи.

Здесь ее голос прервался, легкие наполнились дымом.

А это его спина, когда он ушел и оставил ее умирать.

Этот свет Марсела оставила включенным. Она ощутила, как в голове стало ярче, как тепло заструилось по коже. Марсела вцепилась в перила кровати. Те поплыли под ладонью, гладкий металл исчез, вдоль стали растянулось красное пятно. К тому времени, когда Марсела очнулась, отодвинулась, часть рамы уже разрушилась и осыпалась на кровать.

Марсела непонимающе уставилась на мусор.

Перевела взгляд с руки на металл и обратно, чувствуя, как тепло все еще исходит с кожи. Затем вцепилась в тонкие больничные простыни, но они тоже рассыпались, ткань мгновенно разлеталась, оставляя после себя только пепел.

Теперь Марсела подняла обе руки, но не в капитуляции, а в восхищении, повернула ладони к лицу в поисках каких-то фундаментальных изменений, но обнаружила лишь собственный испорченный маникюр да зеленый синяк в форме ладони вокруг запястья. Надпись на белом больничном браслете гласила: Мелинда Пирс.

Марсела нахмурилась. Все остальные детали были верны – она узнала свой возраст, дату рождения, – но казалось, что кто-то ввел ее в систему под вымышленным именем. А значит, они не хотели, чтобы Маркус знал, что она здесь. Или что она жива. Разумный выбор, подумала Марсела, учитывая события этой ночи. Или вчерашней? Она потерялась во времени.

Раны казались достаточно свежими.

Без простыней стали видны повязки, что поднимались вверх по ногам, обвивались вокруг живота, вокруг плеча, зеркально вторя ожогам от канделябров…

Включилось полицейское радио, резкий треск отличал его от десятков прочих звуков больницы. Внимание Марселы обратилось к двери. Та была закрыта, но сквозь стеклянную вставку она заметила форму полицейского.

Марселе удалось подняться с кровати, несмотря на различные кабели и шнуры, соединяющие ее с медицинскими приборами. Она потянулась к стойке с капельницей, но вспомнила полосу ржавой стали, распадающуюся простыню.

Марсела заколебалась, но ладонь снова стала прохладной, и, когда пальцы сомкнулись вокруг пластикового шнура, ничего страшного не произошло. Марсела отключила устройство, а затем, осторожно, чтобы не сместить монитор сердца, потянулась и вместо этого вытащила шнур питания.

Приборы стихли, их экраны почернели.

Больничная роба Марселы болталась – это и плюс, учитывая контакт с нежной кожей, но также и минус: нельзя же сбежать в одной простыне.

В углу стоял стерильный белый гардероб, и Марсела подошла к нему, безрассудно надеясь обнаружить свою одежду, сумочку, ключи, но, конечно, там было пусто.

За дверью она услышала грубый голос:

– …до сих пор не очнулась… нет, мы скрыли это от прессы. Я уже позвонил в Программу по защите свидетелей.

Марсела усмехнулась. Программа по защите свидетелей. Она не за тем спроектировала свою жизнь, построила будущее из ничего, чтобы потом прятаться по канавам. И будь она проклята, если исчезнет раньше мужа. Марсела обернулась, осматривая комнату, но там не было ничего, кроме одной двери и окна, выходящего на Мерит с высоты по крайней мере шести этажей.

Одна комната, одна дверь. Одно окно.

И две стены.

Марсела выбрала ту, что была напротив ее кровати, прижала ухо к стене и ничего не услышала – только ровный гул большого количества больничного оборудования.

Она осторожно поднесла пальцы к штукатурке.

Ничего не произошло.

Марсела медленно прижала ладонь к стене. Ничего. Она впилась взглядом в руку; ногти потрескались, когда Марсела в отчаянии цеплялась за шелковый ковер, деревянный пол…

Рука начала светиться. Марсела наблюдала, как стена под пальцами искривляется, гниет, гипсокартон рушится, словно от сырости, гравитации или времени, пока между комнатами не образовалась широкая дыра, достаточно большая, чтобы через нее пройти.

Она даже залюбовалась эффектом. Значит, дело не в силе, а в чувстве.

Это хорошо.

У Марселы поднакопилось довольно много чувств.

Она вернула силу обратно в грудь, как будто это было дыхание. Там она и тлела, уже не оружие, скорее контрольная лампа. Спокойная и выжидающая.

Марсела шагнула через разрушенную стену в соседнюю комнату.

Дверь в комнату была приоткрыта, и в постели лежала женщина – Элис Толенски, согласно табличке, – на три дюйма ниже Марселы и на добрых тридцать фунтов тяжелее.

Ее одежда висела в маленьком больничном шкафу.

Марсела сморщила нос, рассматривая скользкие балетки, рюшечки на воротнике блузки с цветочным принтом и джинсы с эластичным поясом.

Но нищим выбирать не приходится. Марсела порадовалась просторным джинсам, когда пришла пора в них влезать. Плотная ткань задела повязки. Она подавила стон, а затем снова обратила внимание на шкаф.