Месть - [20]

Однажды во время очередного приезда Киров, живя у Сталина, собрался навестить одну даму. Она работала в недавно открывшемся журнале «Огонек» и, приехав на неделю в Ленинград, должна была сделать большой очерк о балете. Их познакомили. Точнее, ей нашептали, что их первый секретарь обкома большой поклонник театра, часто бывает на балетных премьерах, и журналистке захотелось отразить этот факт в статье и выспросить мнение Кирова о ленинградских примах. Журналистка оказалась настойчивой и сумела добиться с ним встречи. Ее звали Эля, Эльвира. Худенькая, подстриженная под мальчишку, ироничная, с горящими черными глазами на смуглом скуластом лице, с тоненькой точеной фигуркой, она сразу же понравилась Кирову, и он предложил ей съездить за город, на охоту. Материал по балету она собрала, и можно было пару дней отдохнуть. Киров надеялся получить отказ, но Эля неожиданно согласилась. Она была достаточно умной женщиной, чтобы не понять, что скрывалось под оболочкой невинного вроде бы предложения: «Давайте-ка съездим на охоту!» Потому что в подтексте звучало иное: «Давай уедем на пару дней за город и побудем вместе» — так было в интонации и во взгляде, и Эля быстро все поняла. Но растерялась она лишь на мгновение — в ней жил дух авантюристки и пойти на адюльтер с партийным вождем показалось ей заманчивым. Она согласилась.

Киров взял ружье, нужно было соблюдать хотя бы видимость приличий для охранников, хотя и тридцатишестилетний Лев Фомич Буковский, и пятидесятилетний Михаил Васильевич Борисов, два постоянных его телохранителя, давно работали с ним, хорошо знали привычки и характер Кирова и вели себя пристойно, делая вид, что ничего не происходит.

Все свершилось по принятым законам куртуазности, они оба постарались романтизировать это кружение по осеннему лесу, даже подстрелили двух куропаток и расстались с признаками благодарности друг другу за это неожиданное свидание.

Потом Эля уехала, изредка позванивала Кирову на работу, в основном по деловым поводам, а узнав, что Киров едет по делам в Москву, договорилась с подругой и взяла у нее ключи от дачи. Она так и сказала по телефону: «Хочу угостить теперь вас зимним подмосковным лесом», — хотя Киров без всякого энтузиазма принял ее приглашение. Он еще утром сказал Кобе, что во второй половине дня ему надо навестить одного товарища, и он, возможно, даже у него переночует. Сталин столь ревностно заинтересовался «этим товарищем», что Кирову пришлось все сказать прямым текстом, и Коба был удивлен не столько будущим свиданием Кирова с дамой, сколько тому, что до сих пор ничего о ней не слышал. Кирову даже показалось, что Сталин обиделся. Зато на следующий день он уже сурово отчитывал Кирова за его опрометчивую связь: его Эля дружит с каким-то Двоскиным, а тот явный троцкист, и Киров таким образом ставит себя в двусмысленное положение перед партией. Киров дал Кобе слово, что в дальнейшем будет разборчивее в подобных связях, и Сталин успокоился.

— Если уж так невтерпеж, то мы поможем найти тебе приличную особу для веселых занятий, — усмехнувшись, сказал Коба, дав тем самым понять, что все должно решаться с его одобрения.

И уж конечно, переехав в Москву, став секретарем ЦК, Киров будет вынужден и свои личные дела решать с позволения Кобы, а лишать себя этой отдушины он не хотел. И тому была еще одна причина. Года три назад Киров обратил внимание на молоденькую техсекретаршу из сектора легкой промышленности обкома. Он тогда готовил доклад по развитию легкой промышленности в регионе и постоянно запрашивал у сектора легпрома данные по выпуску одежды и обуви по разным годам. Сектор в помощь Кирову выделил латышку Мильду Петровну Драуле, молодую энергичную женщину с приятным овалом лица и светлыми сияющими глазами. Рыжеватые короткие волосы, открытый лоб, полосатая кофточка с узкой юбкой, подчеркивающие ее крепкую спортивную фигуру, невольно притягивали к ней внимание, когда она стремительно шла по длинному обкомовскому коридору, держа прямо спину, независимая и строгая, как и подобает быть женщине, много изведавшей и знающей себе цену. Но стоило ее кому-то окликнуть из давних знакомых, как улыбка, вспыхнувшая на губах, мгновенно меняла этот неприступный вид, придавая всему лицу то обворожительное очарование, какое никак нельзя было угадать еще секунду назад.

И Киров, познакомившись с ней, даже нашел предлог задержать Мильду Петровну у себя в кабинете подольше, расспросить: кто она, откуда, как давно работает в обкоме. А узнав, что разведка Юденича чуть не расстреляла ее в девятнадцатом и она чудом спаслась, он восторженно воскликнул: «Да вы героиня у нас, вас надо пионерам показывать!» Мильда так заразительно засмеялась в ответ, что первый секретарь не мог не рассмеяться с ней вместе, мгновенно попав в плен ее удивительного обаяния.

У него и до Мильды были легкие романы, Киров никогда не позволял себе влюбляться всерьез, а тем более строить далеко идущие семейные планы, считая, что у человека должна быть одна жена, а с Марией Львовной они были вместе уже больше двадцати лет. Да, у них не было детей, но время их молодости совпало с подпольной революционной работой. Тюрьмы, ссылки, каторги, которые сопровождали его нелегкую жизнь, могли отпугнуть любую женщину, но Мария Львовна оказалась настоящей подругой революционера, и Киров не мог ее предать сейчас, когда занимал большой партийный пост, а ее уже мучили болезни. Они по-прежнему, как и в революционные годы, жили большей частью в разлуке. Она по полгода проводила в санаториях, а он мотался по заводам, селам и стройкам, ездил на пленумы, совещания, съезды, да и работая в Ленинграде, до полуночи засиживался у себя в кабинете.