Месть - [17]

— Не знаешь, да?.. — лукаво спросил Сталин. — А я хочу выпить за тех художников, которые создали такой замечательный портрет такого талантливого человека, такого верного друга, какого я бы всегда хотел видеть рядом с собой!.. Талантливые люди были твои родители, пусть им земля будет пухом! И не будем никогда забывать тех, кто сотворил нас с тобой!..

Сталин уже потянулся бокалом к Кирову, но спохватился.

— Ой, не будем чокаться! Помянем! Пусть им будет там царство небесное, как говорила одна замечательная старушка в Туруханске!

— И твоих родителей, Коба! За твою маму, пусть живет долго тебе на радость! Съездил бы, проведал ее.

— Летом детей хочу к ней отправить, — вздохнул Сталин. — Я ее в Тифлис переправил, определил человека, чтоб за ней приглядывали, семьдесят восемь лет, что ты хочешь, ей старый княжеский дворец выделили. Комнат десять, пятнадцать, я не знаю. Так мне пишут, она залезла в самую маленькую лакейскую каморку и оттуда не выходит. Спит на железной койке без матраца. Ну вот что с ней делать?..

Он махнул рукой.

Они выпили. Сталин положил на тарелку Кирова кусок заливного осетра.

— Коба, я лопну, если съем еще хоть один кусок! — взмолился Киров. — Что ты делаешь?

— Что я делаю?! — возмутился Сталин. — Разве это стол?! Да мой отец от стыда в гробу переворачивается, видя, за каким пустым столом я принимаю своего лучшего друга, своего брата! И не говори, пожалуйста! А ты знаешь, между прочим, что по русским обычаям, когда царь передавал какой-нибудь кусок мяса своему ближайшему боярину, то боярин этот должен был встать, поклониться царю и сказать благодарственное слово, и, уж конечно, обязательно съесть. Я благодарственного слова не прошу, но съесть придется!.. Что смотришь? Не веришь?.. А ты спроси там у своего Платонова, он знает!..

— Его уже нет в живых, — обронил Киров.

Повисла странная пауза, и Сталин нахмурился. «Как будто у Кирова один Платонов в историках числится!» — недовольно подумал Коба.

— Ничего, есть другие, кто все это знает! Я, например, хоть и не историк! — Сталин рассмеялся. — А что там за слухи ходят о том, что надо выдвигать молодых, что Киров у нас в тени, что его двигать надо на первого секретаря ЦК, а Сталин узурпировал власть и не хочет ею делиться… Нет, слово какое нашли, а?! Узурпировал! А тут вижу: мой Киров стоит в обнимку с Бухариным. Думаю, э, брат что-то тут не то! Если уж мой брат стоит в обнимку с Бухариным, значит, я действительно власть узурпировал, а?!

— Коба, ты знаешь, как я к тебе отношусь! — обиженно проговорил Киров.

— Знаю-знаю, — примирительно сказал Сталин и процитировал: — «Принять к исполнению как партийный закон все положения и выводы отчетного доклада товарища Сталина» — так ты выразился в своем слове на съезде. Это хорошо. Я даже последнее слово брать не стал. Подумал: мой брат хорошо сказал. Это были лучшие слова! А все эти похвалы: «гениальный», «знамя народов», это мне не понравилось. Нет, конечно, приятно, что мой брат назвал меня самым гениальным человеком всех эпох и народов. Приятно, но надо быть скромнее. Потому что и до меня были замечательные люди! Был Иван Грозный, Петр Первый, наш Ленин был наконец…

Сталин задумался, стал раскуривать трубку.

— Ты осетринку еще возьми! А то обидишь, слушай! Специально для тебя с Волги привезли, а ты не кушаешь!.. И хренок возьми, кушай!..

Сталин уже захмелел, но, как ни странно, этот хмель отражался только на его речи. Глаза же следили за всем пристально и цепко.

Киров вздохнул и стал есть осетрину. Сталин снова наполнил бокалы.

— Я сегодня все чаще Ильича вспоминаю… Мы с ним ругались много, я спорил иногда до хрипоты, но сегодня честно скажу, вот как на духу: все его заветы никто так не исполняет, как я! Прямо слово в слово. Если б он был жив, то порадовался бы! Я бы ему показал: вот твои слова, вот что я сделал. Вот твоя мысль, а вот я ее воплотил!.. Мы с ним тоже были одно время, как братья. Нас эти Давидычи все время ссорили. Вертелись вокруг него, как змеи ядовитые, и нашептывали: «Сталин — хам, Сталин — грубиян!» А потом меня встречали, в глаза улыбались и похвалы возносили! Ненавижу! Ну да ничего, главное — дело. А дело будет!.. Поэтому я и не хочу, чтоб они вокруг тебя хороводились. Оглянуться не успеешь, как окрутят, оболгут, обвертят, что за люди!.. Ты слышал, как Каменев ужом извивался? Сравнил меня сначала с Энгельсом, потом с Лениным, потом с Марксом, а потом со всеми вместе. Я бы даже порадовался, если б это было искренне. Но ведь лгут, сволочи! Комедию ломают, потешаются!..

Сталин дернул желваками, злые желтые огоньки блеснули в глазах. Налил себе вина и залпом осушил бокал.

— Бухарин вот решил похвалить меня, а ненависть никуда не спрячешь, назвал меня «фельдмаршалом пролетарских сил, лучшим из лучших». Специально из жандармского лексикона слово подобрал…

— Ты наговариваешь на него, Коба! Когда мы в кулуарах с ним болтали, он искренне восхищался твоими победами, говорил, какую ты гигантскую работу провернул! Империю вспять поворотил!.. — проговорил Киров.

— Не верь! — отрезал Сталин, и жесткие злые искорки снова вспыхнули в его желтых глазах. — Ты знаешь, как он меня в двадцать девятом году обозвал в своем заявлении?! Помнишь ведь!.. Фельдфебелем, который полицейский произвол, видите ли, творит по отношению к крестьянству! А теперь уже повысил в звании. Фельдмаршалом сделал. Значит, я еще больший произвол творю. И не только против крестьян, но и против пролетариев!..