Месть по древним понятиям - [7]

Отшельник почти не выходил из кельи, никого не принимал и редко вступал в разговор с кем-либо.

Каждую неделю из монастыря отправляли нарочных, чтоб отнести ему немного сухарей, составлявших единственную пищу старца.

— А где он, ручей-то? — с любопытством спрашивал юный Гриша, отправившийся в дальнюю келью впервые. — И не видать.

— Вон, в траве, — отвечал Никита. — Он маленький, узкий. Но длинный. До самой кельи течет.

— Он — волшебный. Мне Федор рассказывал.

— Сам ты волшебный.

— Правда! Его Целительница указала. Я знаю. Она три раза с аналоя исчезала. И потом ее в лесу находили, всегда в одном месте. А потом разгребли листья, а там — ручей.

— Знает он. Это уж все знают. Только не ручей чудесный-то, а икона. Как она сама собой с аналоя сходила? А? Знаешь? Вот то-то же, — важно наставлял Никита присмиревшего Гришу. — А вода, что с нее? Вода она и есть вода. Смотри-ка, вон и келья. Пришли.

Уйдя в лес, Исидор выстроил себе жилище из бревен, но через несколько лет братья, желавшие выразить уважение и почтение к старцу, соорудили ему келью из камня. И только сам настоятель, да еще несколько доверенных лиц знали, что обновление жилища Исидора имело и другую, тайную цель.

Без специального приглашения посетитель не мог войти в келью, и посыльные обычно оставляли корзинку с сухарями на большом плоском камне, находившемся в сенях. Камень этот, который с трудом могли поднять несколько человек, служил и столом, и лавкой, в зависимости от случавшейся нужды.

В этот раз, принеся хлеб, мальчики очень удивились, когда нашли предыдущий «гостинец» нетронутым.

Не осмелившись постучать в дверь кельи, они поставили еще одну корзинку на камень и отправились обратно в монастырь, по дороге обсуждая это чрезвычайное происшествие.

— А вдруг он умер? — испуганно таращил глаза восьмилетний Гриша. — Он ведь уж старенькой.

— Сам ты умер. Ему Ангел пищу приносит. Прямо из рая. Что ему наш хлеб? Он — святой. Святые едят хлеб небесный.

— Ты-то откуда знаешь? Ты-то, чай, на небесах не был. Откуда можешь знать про ангелов?

— Цыц ты! Мал еще рассуждать, — солидно и свысока оборвал Никита, которому недавно исполнилось одиннадцать.

— Сегодня Арсений с Феодосием к Троице уезжают, — немного помолчав, вновь начал неугомонный Гриша. — Вот радости-то!

— Да, повезло Ванятке. Все хвастал, что его в Москву учиться пошлют. Знатным живописцем сделается. Ан вот и послали. Глядишь, и вправду прославится. Тогда совсем нос задерет.

— А тебе завидно? Раз уж отец Антоний его выбрал, значит неспроста. Его вон и Леонтий брал помогать, когда часовню расписывал. А тебя брал?

— Цыц ты! Балаболка.

— И Власий, и Тихон поедут, — не унимался Гриша. — А как же? Они всю латынь наизусть знают, им и дорога в Москву. Отец Антоний говорил, может, кто и в академию потом поступит. Я слышал.

— Много ты знаешь, — с досадой отвечал Никита. — Слышал он. Богу не академия нужна, а душа безгрешная. А таких, кто просфоры таскает, сразу к чертям в пекло отправляют. Прямо в ад, в самый огонь неугасимый.

— Когда это я таскал? — отводя глаза, неубедительно возражал Гриша. — Врешь ты все. Ты сам из трапезной на Успенье пирог стащил. Я видел.

— Сам ты стащил. Видел он. За собой-то ничего не видишь. Только за другими горазд примечать. Смотри-ка, вон Кузьма с телегой стоит. Вовремя поспели, к самому отъезду.

За разговором мальчики не заметили, как добрались до опушки леса и оказались во дворе монастыря.

Там, возле длинной телеги, собралась целая толпа. Сам настоятель, несколько взрослых монахов, а также учащиеся монастырской школы вышли проводить отъезжающих в дальний путь.

Арсений и Феодосий, два монаха, сопровождавшие детей, хлопотали возле телеги, укладывая в нее свертки и кульки с провизией.

— Вот сюда, под солому положи, — заботливо подключился отец Антоний. — Так сохраннее будет. Вот тут отгреби немножко, и… Э! Что это тут у тебя, Кузьма?

Приподняв устилавшую дно телеги солому, он увидел выглядывающий из-под нее стальной ствол.

— Это? Это ружье. А как же! — торопливо, будто оправдываясь, говорил низенький, вертлявый Кузьма. — Как же без ружья в такую дорогу? Нам и лесом ехать, и по местам незнакомым. Всякое встретиться может. И зверье, и люди лихие. Как же? Без ружья никак не возможно. Вон их сколько нынче по дорогам шастает, супостатов этих. Долго ли до беды? А у нас спокон веку все с ружьем ходили. И отец мой, и дед. И на охоту, и так. Как же? В лесу живем. Как же в лесу да без ружья? Никак не возможно.

— Ладно, ладно. Оставь, — устав слушать суетливые речи, одобрил настоятель. — Клади свое ружье. Охотник. Феодосий, сходи-ка, принеси соломки еще, подкинь, чтобы мягче ехалось. Залазьте, ребята, в ногах правды нет. Дорога длинная, раньше в путь тронетесь, раньше прибудете.

Когда оба монаха и шесть мальчиков, тщательно отобранных Антонием на учебу, устроились в повозке, настоятель широко перекрестил их и произнес краткое напутствие:

— Учитесь, дети. Благослови вас Бог. Многими трудами добыта для вас эта возможность, не осрамитесь. Верю, сам Господь наш Всемилостивый помогал мне в этом деле. Да будет святая помощь Его и дальше с вами. В добрый путь!