Месть палача - [25]

Теперь рассмеялся Даут:

– Господь отдал в твои руки Шайтан-бея? Чудеснее чуда не бывает. По мне так это просто хорошая тайная служба эпарха.

– Ты думаешь, этого было достаточно, чтобы василевс назначил меня на высокий пост эпарха Константинополя? Нет! В том же ведении, в котором Господь указал мне на сына врага своего, он же велел сообщить василевсу о скором прибытии войска Христова. Усомнился наш василевс в моих словах. Но… В тот же день, как я предъявил доказательства о том, что мною схвачен Шайтан-бей и произошло, как я и передавал, настоящее чудо – прибыл вестник от войска Христова. А теперь… А теперь посмотри туда… Чуть правее… Ты видишь эти паруса? Это войско Христово. Теперь Константинополь и империя спасены! Явил Господь милость! Даровал моими скромными устами. А еще…

– А еще!

Пали тяжелые ткани. Перед глазами изумленного Даута предстал в императорских одеждах сам василевс Иоанн Кантакузин с немногими приближенными. Да еще и помощник эпарха, он же все же верный Семенис.

– А еще передай моему дорогому зятю Орхан-бею, что город святого Константина под защитой самого Господа. И всякий, кто посягнет на него сгорит в святом огне… Как сгорит в нем проклятый Шайтан-бей!

Глава третья

– Вы – род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет…

Патриарх Каллист с трудом закончил слова из апостольского послания святого Петра. Июльская жара сдавливала не только сердце; она свинцовой плитой сплющивала мозг, а самое печальное – до толщины пергамента растянула душу. Ни с мыслями собраться, ни к Господу обратиться. Вот только и осталось натужно вытягивать из-под свинцовой тяжести мудрости церковные, не раз спасавшие от бесчестия, а в последние годы и от смерти.

А говорить нужно. Даже когда смертельно желается броситься в воды мраморного бассейна, а затем выпить вина и забыться в густой тени стеной стоящих кипарисов.

Приятное место этот дом Пеландрия. С таким огромным икосом[59] не мудрено, что его предки построили прекрасный дворец среди полей, садов и виноградников да еще невдалеке от грозной крепости Серры, в которой уже несколько лет стоит гарнизон могущественного короля сербов.

Вот только не желают воины грозного краля Стефана Душана покидать надежных стен крепости. Вот и бродят по некогда византийским, а теперь уже призовым* (здесь: добыча захваченная во время войны и перешедшая в собственность победившего) землям всякое отребье. И не только бродят, но и нападают на селения и города. А уж тем, кто застигнут в пути, и вовсе нет пощады. Что им до высочайшего патриарха православного, когда под ним породистый конь, а на плечах драгоценная парча. Едва отбились от разбойников. Едва успели укрыться за каменной стеной усадьбы доброго христианина Пеландрия.

Мудрый муж был Пеландрий. В огне постоянных набегов врагов, среди моря крови и слез, он сумел сохранить свой икос и свой дом. И стоит прекрасный дом из старинного, уже пожелтевшего мрамора с огромным куполом, опирающимся на многоцветные мраморные колоны, создающие открытую веранду вокруг всего здания. А в доме самом, как в добрые времена величия империи, золоченые кровати с дорогими покрывалами. А в гостиных – столы, инкрустированные слоновой костью, золотом и серебром. Под стать им комоды, шкафы и стулья, на которых так приятно сидеть по вечерам в отблеске светильников на чистом оливковом масле, да вдыхать курящийся мускатный орех, амбру и кассию. Как часто в такой благодати восседали рядом злейшие враги, и, распивая сладкие вина хозяина, забывали о вражде и даже долге.

Мудрый муж и великий дипломат Пеландрий умудрился дружить со всеми. В его бассейне омывался краль сербов Стефан Душан. Его соколами любовался сын турецкого владыки Сулейман. Его вином и воспитанницами наслаждались царь Болгарский и король Венгерский. В шахматы с Пеландрием играли рыцари Родоса[60] и молчаливые тамплиеры. По ночам в ворота стучали раненые разбойники, а в сумерках пригоняли лошадей конокрады.

Вот только…. Шесть недель как не стало мудрого Пеландрия. Не стало и оазиса мира в горячей пустыне дышащей войной. Будет ли завтрашний вечер для этого дома? Спасут ли его сын Пеландрия Мелесий и высокий каменный забор вокруг поместья? Что будет с прекрасным домом и с теми несчастными, что укрылись в нем, в надежде отсидеться от пьяных болгарских разбойников, которые, не боясь, ни грозного краля сербов, ни мести василевса византийского, ни гнева самого Господа убивают, насилуют и грабят землю, которую никак не поделят и не защитят ни Стефан Душан, ни Иоанн Кантакузин.

Горько и… страшно. Даже ему – патриарху константинопольскому Каллисту. Пусть и отстраненному от высочайшей церковной службу. Пусть гонимому и преданному. Но все же первому из рода избранных. Он и только он патриарх того что осталось от величайшей из империй. Он, а не лжепатриарх Филафей, который в угоду василевсу за свое назначение, беззаконно объявил Матфея, сына Иоанна Кантакузина соправителем отца. Теперь имя истинного, законного соправителя Иоанна Палеолога, от рождения василевса, больше не упоминается при славословиях и в государственных документах.