Месть Ориона - [9]

Политос обратился ко мне:

– Орион, должно быть, ты сын самого Ареса! Лишь великий воин может сразить царевича Гектора!

К его похвале присоединились и другие; я перелез через шаткие ворота и легко спрыгнул на землю. Меня окружили, принялись хлопать по спине и плечам, улыбаясь и крича, кто-то предложил мне деревянную чашу с вином:

– Ты спас весь наш лагерь!

– Твоя рука остановила коней царевича, словно десница самого Посейдона!

Даже надсмотрщик посмотрел на меня ласково.

– Фет так поступить не может, – сказал он, может быть впервые внимательно взглянув на меня своими выпученными лягушачьими глазами. – Почему воин оказался среди работников?

Ничуть не задумавшись, я ответил:

– Я должен был выполнить обет перед богом.

Ахейцы расступились с благоговейными улыбками. Лишь у надсмотрщика достало храбрости оставаться на месте. Он кивнул и сказал спокойно:

– Понимаю. Значит, твой бог сегодня доволен.

Я пожал плечами.

– Об этом мы узнаем достаточно скоро.

Ко мне подошел Политос:

– Пойдем, я отыщу тебе хороший очаг и горячую пишу.

Я позволил старому сказителю увести меня в сторону.

– Я догадывался, что ты человек необычный, – сказал он, пока мы шли среди шатров и палаток. – Таких плеч у рабов не бывает. Да и ростом ты почти равен великому Аяксу. Видимо, знатный юноша, сказал я себе, если не бог.

Он болтал без умолку, рассказывая мне, какими представились мои деяния его глазам, и вспоминая дневное кровопролитие, словно намереваясь навсегда запечатлеть его в своей памяти, чтобы воспевать в будущем. Мы миновали множество людей, и каждый предлагал нам пищу; женщины, завидев меня издали, улыбались. У некоторых хватало смелости подойти к нам и предложить свежее поджаренное на вертелах мясо с луком.

Политос всех отгонял в сторону.

– Лучше накормите своих господ, – резко отвечал он. – Перевяжите их раны и умастите целебным бальзамом. Утолите голод, напоите вином, а потом как следует поморгайте своими коровьими ресницами, чтобы привлечь их внимание.

Мне же он сказал:

– Орион, все зло в мире от женщин. Остерегайся их.

– Эти женщины рабыни или феты? – поинтересовался я.

– Женщины не бывают фетами. Чтобы женщина работала за плату?! Об этом никто никогда не слыхивал!

– Даже блудницы?

– Ха! Но они в городах, там – конечно да. Однако храмовые блудницы не являются фетами, это вовсе не одно и то же.

– Значит, женщины здесь…

– Рабыни и пленницы. Дочери или жены врагов, захваченные в городах и деревнях.

Мы подошли к группе мужчин, сидевших возле одного из самых высоких походных очагов среди тех, что пылали возле чернобоких кораблей. Внимательно посмотрев на нас, они расступились.

Сверху с борта судна спустили большую холстину, образовавшую нечто вроде навеса; возле нее стоял воин в шлеме и с собакой. Я взглянул на ухмылявшуюся дельфинью морду, украшавшую нос корабля, четко выделявшуюся на синем, как море, фоне.

– Это лагерь Одиссея, – негромко пояснил Политос, когда мы сели и приняли большие плошки с жареным мясом и кубки подслащенного медом вина. – Перед тобой жители Итаки.

Прежде чем выпить, он пролил на землю несколько капель вина и жестом велел мне сделать то же самое.

– Почтим богов, – проговорил Политос, удивленный тем, что я не знаю обычая.

Люди восхваляли мой подвиг у ворот, а потом принялись спорить, какой именно бог подвиг меня на героические деяния. Здесь предпочитали Посейдона и Ареса, впрочем, не забывали Афину, да и самого Зевса поминали время от времени. Греки разговорчивы до самозабвения, и никто из них не подумал спросить меня самого.

Болтовню ахейцев я слушал с радостью, поскольку из их слов многое сумел узнать о войне. Конечно, они не сидели десять лет под стенами Трои, просто столько лет ахейцы каждое лето приплывали сюда воевать: Ахиллес, Менелай, Агамемнон и прочие цари грабили восточное побережье Эгейского моря, жгли города, брали пленников, пока наконец не набрались смелости и силы, чтобы осадить саму Трою. Но как все предполагали, без Ахиллеса, самого могучего ахейского воина, ничего хорошего их не ждет. Случилось, что Агамемнон наградил Ахиллеса молодой пленницей и тут же забрал ее обратно. Подобного оскорбления великий воин не мог снести даже от самого царя.

– Самое смешное в этом, – сказал один из мужей, бросив тщательно обглоданную баранью кость псам, бродившим возле нас, – то, что Ахиллес всем женщинам предпочитает своего друга Патрокла.

Все закивали и одобрительно зашумели. Ахиллес с Агамемноном поссорились не из-за женщины, дело было в оскорбленной гордости и попранной чести. Причем с обеих сторон, насколько я смог разобраться.

Пока мы ели и разговаривали, небо потемнело, над сушей прокатился гром.

– Отец Зевс взывает с горной вершины, – сказал Политос.

Один из пехотинцев в кожаной куртке, заляпанной жиром и кровью, поглядел на облачное небо:

– Зевс, может быть, позволит нам отдохнуть сегодня после полудня.

– Нельзя же драться в дождь? – откликнулся кто-то.

И в самом деле, дождь начался через несколько минут. Все разбежались по укрытиям, кто какое сумел найти. Мы с Политосом устроились у борта корабля Одиссея.

– Великие вожди теперь встретятся и заключат перемирие, чтобы женщины и рабы вышли и забрали тела погибших. Сегодня их сожгут, а над прахом насыпят курган. – Он вздохнул – Так начали этот вал – с кургана, который укрыл останки погибших героев.