Месть - [26]

* * *

Амадор ехал по узкой горной дороге, пока она не стала слишком опасной для машины. Около часа они сидели молча, Кокрен прикуривал сигареты одну от другой, прислушиваясь к потрескиванию остывающего мотора. Амадор включил радио, и они развеселились, поймав так высоко в горах радиостанцию из Нового Орлеана с музыкой кантри для водителей-дальнобойщиков. Кокрен заскучал по дому, но тут же вспомнил, что дома у него нет. Кроме Мирейи он страшно тосковал еще и по дочери и сомневался, что ему удастся вновь возникнуть из провалов, из дыр, продранных им или кем-то еще в ткани его бытия. Но потом сердце его воспрянуло, когда он подумал про Мирейю, которая где-то в глуши, в монастыре ждет, что он придет и увезет ее в Севилью. Он стал в деталях представлять себе, как они вместе будут любоваться старым римским акведуком при лунном свете. Может быть, на Рождество приедет его дочь и побудет с ними несколько недель.

Амадор прервал его размышления, сказав, что им придется довольно много пройти пешком перед рассветом. Он знал удобное место, чтобы перехватить Тиби, – в долине, где она сужалась до расселины и тропа шла вдоль ручья. Пришлось исходить из того, что Тиби не изменит своих недавно приобретенных привычек. Он, Амадор, спрячется со своим "ругером". Переговоры значительно упростятся, если застать противника врасплох. Вдруг Амадор дернул головой, и Кокрен выключил радио, думая, что он, кажется, тоже что-то слышал. Они опустили окна и услыхали резкий лай, повизгивание и короткие подвывания – это койоты беседовали друг с другом. Амадор рассказал, как в молодости однажды нашел у ручья старого издыхающего койота. Он уже прицелился, чтобы пристрелить его из жалости, но потом опустил ружье, не желая лишать зверя последних часов жизни.

– Жаль, нельзя взять и пристрелить Тиби. Казалось бы, чего проще. Но тогда нас всех убьют.

– Боюсь, его уже без толку убивать – разве что без этого никак нельзя будет обойтись. Надеюсь, он способен понять, что проиграл.

– Никто не способен понять, что проиграл. И от Тиби этого ждать не приходится. Потерять женщину не значит проиграть, это значит только потерять женщину. Это с кем угодно может случиться. – Амадор помолчал. – Я потерял жену в молодости, но я был глуп. Она была умнее и ушла от меня.

– Со мной было то же самое. Из профессиональных убийц не выходят хорошие мужья. Я скучаю по дочери, но моя жена теперь замужем за моим братом. Я стал отцом по случайности, он теперь ее настоящий отец.

Кокрен помолчал, слушая койотов и теребя зубы ожерелья. Он почувствовал, как это больно, когда ты последовал за своей страстью в самые глубины человеческого бытия, прекрасно понимая, что возврата не будет. Куча народу согласилась бы полететь на Луну в ракете, не рассчитанной на обратный перелет. Эта глупость сидит в генах – то ли ошибка в молекуле, то ли атавизм тех времен, когда рыцарь, вернувшись с Тридцатилетней войны, мог удивиться, что его никто не узнает. Потому он благоговейно вспоминал год, проведенный в Торрехоне за обучением молодых летчиков, хотя тогда казалось, что он тоскует по дому и жаждет уехать. Но по мере того как этот год уходил в прошлое, он становился единой, чистой, прекрасной нотой, звучащей во взрослой жизни Кокрена; его жена, тоже выросшая на ферме, любила ходить пешком, и они вдвоем обходили старые кварталы Мадрида, а также Барселоны и Севильи – когда ему давали отпуск на несколько дней. Однажды они поехали на неделю в Малагу и жили в приморском пансионе, целыми днями любуясь, как плавает дочь, а ночами беседуя о будущем; они решили вложить свои немалые сбережения в отцовское рыболовное судно, которому срочно нужны были новые двигатели. Тогда у Кокрена после демобилизации будет доля в бизнесе. Долг был давно выплачен, но деньги праздно лежали в банке в Сан-Диего.

Амадор разбудил Кокрена и предложил кофе из термоса. Радио исторгало музыку ночных жалоб, разбитых сердец и бесплодных усилий, и Кокрену на мгновение показалось, что он вернулся в миссию к Диллеру и толстяк среди ночи проверяет у него пульс, бормоча молитвы и подпевая первой пронзительной рассветной птичьей трели.

– Нам далеко идти в темноте, но я знаю дорогу. Змей нет, им сейчас холодно, и луна в три четверти.

Они вышли из машины, Кокрена сотряс озноб, и пар из стакана кофе устремился вверх в лунном свете. Кокрен улавливал странный звериный запах масла, которым Амадор намазал винтовку. Стена дальних гор отбрасывала огромную тень, а за ней иглы сосен цепляли мерцающий свет луны. Он провел пальцами по изморози на капоте, подул на руки и ощупал револьвер под теплым жилетом козьего меха, собственностью Амадорова племянника. Он обошел машину кругом и тронул Амадора за плечо:

– Слушай, друг. Если мы влипнем, спасайся сам. Мне имеет смысл погибнуть в этом деле. Тебе – нет.

– Не боись. – Амадор вдохнул и выдохнул, наблюдая, как дыхание белеет и становится видимым. – Вчера мне приснилось, что я умру стариком, ну знаешь, в кресле-качалке на веранде, у себя на ранчо. Я верю своим снам. И умению. Только это меня всю жизнь и спасает.

Он засмеялся.