Месть еврея - [9]

Валерия остановилась, словно прикованная к земле, и, шатаясь, оперлась на пьедестал статуи. О чем думал этот ужасный, ненавистный человек? О своем отце, убитом перспективой крещения сына, или о новых способах уничтожить, унизить людей, обреченных им на жертву?.. Вся напускная ее храбрость мгновенно исчезла. Говорить с Самуилом, унижаться перед ним ей было стыдно и страшно; нервная дрожь охватила ее, она повернулась, чтобы бежать прочь, но тонкий слух собаки уловил шелест шелкового платья, скользнувшего по каменному пьедесталу; она поднялась, прыгнула в сад и с бешеным лаем кинулась на молодую девушку, оцепеневшую от испуга. Самуил с удивлением поднял голову и позвал собаку; но так как она не услышала и лаяла, он сошел в сад и, увидев женщину, на которую собака продолжала кидаться, подбежал к ней, крикнув: – Прочь, Марс! – и схватил пса за ошейник.

С изумлением всматривался он в незнакомку, стоявшую неподвижно около статуи.

– Кто вы и как сюда попали? – спросил он.

Не получая ответа, он пожал плечами.

– Вы немая? Что вам здесь надо?

– Вас, – отвечала Валерия, выступая вперед и сбрасывая с головы кружевную косынку.

Ею снова овладела та отчаянная решимость, которая привела ее сюда. Узнав Валерию, Самуил отступил назад, как громом пораженный.

– Вы здесь, графиня, и в такую пору? О, я чувствую, что не мир принесли вы мне.

– Вы ошибаетесь, господин Мейер, я именно пришла предложить вам мир, если вы желаете его принять, – отвечала Валерия тихим голосом. – Умоляю вас, дайте отцу отсрочку, чтобы он имел возможность уплатить долг, и я всю жизнь буду благодарна вам. Я пришла умолять вас об этом! – И она с мольбой протянула к нему руки.

Самуил не сводил взгляда с прелестного лица, которое от волнения стало еще краше; но при ее последних словах, он нахмурился.

– Я вижу, графиня, – сказал он глухим, но спокойным голосом, – что ваш отец все сказал вам, значит вам известно, что в ваших руках – спасение вашей семьи.

– Но какой ценой? То, что вы требуете, – невозможно.

Молодой человек горько улыбнулся.

– Что делать! Счастья всегда трудно добиваться! А вы думаете, что я меньшей ценой приобретаю ту, которую безумно люблю?

– Ах, пожертвовать золотом или продать свою душу, разве можно сравнить одно с другим? – прервала его Валерия. – Вы ни во что ставите унижение и душевную муку целой жизни, вы, который рискует только деньгами. Конечно, для человека вашей расы эта жертва самая тяжелая, и я удивляюсь, что вы настолько уклонились от обычного пути и полюбили разорившуюся христианку, – заключила она презрительно.

– Вы правы, графиня! Безумно искать руки женщины, которая бросает презрение в лицо любящему ее человеку. Но вы глубоко ошибаетесь, думая, что человек моей расы не может жертвовать ничем кроме золота, которое христиане так искусно мотают. Я отдал более того на ваш жертвенник, графиня, я сложил жизнь моего отца, заявив ему, что сделаюсь христианином, и он не мог пережить мысли, что сын его отрекается от своей веры, народа и семьи. Позвольте вам еще заметить, что никто не ответственен за случайность своего рождения в той или другой среде; уже давно, по склонности и по привычке, я чту христианский обычай, а образование, которое способно действительно разделить людей, делает меня равным вам. Я не могу понять, отчего кажется возмутительным мое желание жениться на христианке, которая не приносит мне ничего, креме самой себя, и которой я жертвую своей религией, а ее семье возвращаю спокойствие и состояние, так как я ее единственный кредитор. Моя жертва добровольная, графиня, но не меньше вашей, и я приношу ее из любви, что служит вам гарантией на будущее; а при нынешних обстоятельствах вы, конечно, можете попасть в худшие руки. Вы думаете, – заключил он с горечью, – что среди вас нет дурных мужей и людей бесчестных?..

При этих словах, показавших, что решение банкира осталось непоколебимым, нервное возбуждение Валерии достигло апогея; дрожь пробежала по телу, сердце ее забилось, а отчаяние и бешенство почти лишили ее рассудка.

– А! Вы безжалостны, – воскликнула она, схватившись за голову обеими руками, – и я напрасно пришла к вам. Все, что вы говорите мне, никогда не сотрет вашего рождения, и всегда скажут, что я вышла замуж за еврея. Поймите же, что никакое богатство, никакое образование не могут заполнить подобную пропасть! Боже мой! Ведь вы же можете найти себе другую жену; если действительно ваша любовь ко мне так велика, как вы говорите, то спасите мою семью, но не принуждайте меня к супружеству, которое внушает мне непобедимое отвращение. Будьте великодушны, господин Мейер, и я буду думать о вас как о друге с… – голос изменил ей.

– С отвращением, – горько усмехаясь, подсказал Самуил, сраженный четким и неосторожным признанием молодой девушки.

– Нет, нет, с благодарностью, – перебила его Валерия. – Я хочу верить в ваше великодушие…

Почти не сознавая того, что она делает, Валерия опустилась на колени.

– Вот, я на коленях умоляю вас: убейте меня и удовлетворитесь моей смертью взамен спасения моей семьи.

Самуил вздрогнул и провел дрожащей рукой по своему влажному лбу. Он хотел кинуться поднять молодую девушку, но удержался и отступил назад; в глазах его горела то злоба, то страсть, когда он глухим голосом с глубокой горечью отвечал ей: