Месть Дангары - [3]

На все это понадобится не один месяц, и все эти месяцы седовласый Атхон Дазе обдумывал месть за пренебрежение, оказанное племенем богу Дангаре. Со свойственной дикарям хитростью он прикинулся другом Юстуса и даже намекал, что сам перейдёт в христианство, но почитателям Дангары сказал загадочно: «Те, кто ушёл в стадо падре, надели на себя одежды и поклоняются богу, который велит трудиться. За это Дангара поразит их жестокой болью и они кинутся с воплями в воды Бербалды». По ночам Красный Слоновый Бивень трубил и завывал в горах, и верные ему бариа-кол просыпались и говорили: «Бог всего сущего готовит месть тем, кто от него отступился. Будь милосерд, Дангара, к нам, твоим детям, и отдай нам посевы отступников».

Позже, когда спала жара, в край бариа-кол приехали правитель с женой.

— Поезжайте, посмотрите на миссию Кренка, — сказал Галлио. — Он делает по-своему хорошее дело и, я думаю, обрадуется, если вы почтите открытие построенной им церкви. Во всяком случае, вы увидите цивилизованных бариа-кол.

Велико было волнение в миссии!

— Теперь правитель и милостивая леди своими глазами увидеть будут, что мы доброе дело делать и… как это… мы им наших обращённых показывать во всех их новых одеждах, которые они своими руками сотворили. Это великий день будет, во славу господа бога, — сказал Юстус, и Лотта добавила: «Аминь!»

Юстус уже давно в душе завидовал Базельской миссии, где туземцев обучали ткацкому ремеслу, потому что его подопечные ничего не умели делать, но незадолго до приезда правителя Атхон Дазе научил нескольких бариа трепать на волокно стебли растения, в изобилии растущего на горе Пантх. Из этого волокна, шелковистого и блестящего, получилась ткань, почти такая же белая и гладкая, как таппа, которую ткут на островах Южных морей, и в день открытия церкви новообращённые должны были в первый раз надеть сшитое из этой ткани платье. Сердце Юстуса было преисполнено гордости.

— Они в белых одеждах правителя и его высокородную супругу встретить выйдут и «Вознесём хвалу создателю» будут петь. Потом мы церковь открывать будем, и… как это… даже Галлио тогда начинать поверить. Станьте, дети мои, по парам… Лотта, почему они себя так чешут? Нала, дитя моё, изгибаться есть неприлично. Правитель тебя увидит и станет огорчён быть.

Правитель округа, его жена и Галлио поднялись на холм, где стояла миссия. Новообращённые были выстроены в две шеренги — сияющий белизной отряд, численностью около сорока человек.

— Ого! — сказал правитель, которому благодаря собственническому складу ума уже стало казаться, что все это — дело его рук. — Я вижу, они сделали большой скачок вперёд.

И это была сущая правда! Паства преподобного Юстуса вела себя в точности, как он сказал, — сперва они стыдливо переминались с ноги на ногу и подпрыгивали на месте, но вскоре принялись скакать, словно ужаленные оводом лошади, и наконец понеслись вперёд, как обезумевшие кенгуру. На горе Пантх Красный Слоновий Бивень испустил резкий, протяжный вой. Ряды новообращённых дрогнули, раскололись, с криками боли и ужаса они бросились врассыпную. Юстус и Лотта застыли, точно поражённые громом.

— Это месть Дангары! — раздался чей-то голос. — Я горю! Я горю! К реке, не то мы умрём!

Толпа повернула, и, корчась всем телом, на бегу срывая одежды и топча их ногами, обращённые кинулись к скалам, нависавшим над Бербалдой. А рёв Дангары звучал все громче. Юстус и Лотта подбежали к правителю чуть не плача.

— Ничего понять не можно! — тяжело дыша, сказал Юстус. — Вчера они десять заповедей учили, а сейчас… Что с ними делается? Во имя всего святого! Нала! О стыд!

Одним прыжком на скалу над их головами с воплем взлетела Нала, некогда гордость миссии, девица четырнадцати лет, добрая, послушная и добродетельная, сейчас голая — в чем мать родила — и злая, как дикая кошка.

— Так ради этого, — исступлённо закричала она, швырнув в Юстуса юбку, — ради этого я оставила свой народ и Дангару… ради того, чтобы заживо сгореть в твоей скверной геенне. Слепая обезьяна! Жалкий червяк! Сушёная рыба! Ты говорил, что я никогда не сгорю. О Дангара, я уже горю! Пощади меня, бог всего сущего!

Она повернулась и бросилась в воды Бербалды, и в рёве Дангары послышалось торжество. Вскоре последняя из обращённых в Тюбингенской миссии, подхваченная быстрым потоком реки, была уже за четверть мили от своих наставников.

— Вчера ещё, — заикаясь от волнения, сказал Юстус, — она азбука в школе учить. О, это есть козни дьявола.

Галлио тем временем с любопытством разглядывал юбку девушки, лежавшую у его ног. Он пощупал ткань, засучил рукав рубашки и приложил материю там, где кончался густой загар. На белой коже появился ярко-красный волдырь.

— А, — сказал Галлио спокойно, — так я и думал.

— Что это? — спросил Юстус.

— Я бы назвал это рубашкой Несса… Откуда вы взяли волокно для этой ткани?

— Атхон Дазе, — сказал Юстус, — нам показывал, как это обрабатывать должно.

— Старая лиса! Знаете ли вы, что он дал вам гнилгирийскую крапиву, Girardenia heterophilla, которая жалит почище скорпиона. Нечего удивляться, что они так корчились. Когда делают из этой штуки канаты для подвесных мостов, её и то вымачивают в воде больше месяца. Хитрая бестия! Понадобилось полчаса, чтобы прожечь их толстые шкуры, и тогда… — Галлио разразился хохотом.