Месть Черного Паука - [9]

В сельских районках работают почти сплошь бабы. У них дети, огород, корова – первоочередные заботы, есть на что отвлечься. А мужики от такой журналистики либо спиваются, либо подаются по партийной линии. А там без диплома никак нельзя. Вот и царапаются мужики с курса на курс, пыхтят над "Историей КПСС", чтобы сесть главредом в какой-нибудь "Заполярной правде" или "Кыркырском нефтянике", где год за два, северная надбавка и "московское" снабжение. А если нет такой возможности, то в третьи секретари райкома. Райончик дальний, тихий, обкомовское начальство далеко. А случись что, ниже директора совхоза не опустят…

Студент Горелов не сразу понял, что на журфаке готовят идеологических работников, а не репортеров-очеркистов. Ему хотелось быть властителем дум, а не промывателем мозгов. Натура его протестовала. И внутренний протест этот нашел выход. На третьем курсе Горелов издал собственную стенгазету. Произошло это громкое событие в самом начале учебного года на картошке.

Осень выдалась скверная, ранняя, с дождями, снегом и ветром. Крепкие северные мужики ничего, а "домашний" Валерик сразу скис. Температура, сопли в три ручья, удушливый кашель. От работы на картофельном поле его освободили, но домой не отпустили – мало ли что городские врачи удумают, а тут народная картошка на корню гниет и вымерзает. Пару дней покайфуй в тепле и – обратно в борозду.

Оставшись в обогретой общаге, выспавшись и отдохнув, Валера заскучал и решил выпустить стенную газету, чтобы занять себя и развлечь других. Вообще-то существовала специальная редколлегия и газету полагалось выпускать регулярно, но когда приходишь с поля мокрый, усталый и голодный, чистый бумажный лист может вызвать приступ беспричинной ярости. Поэтому изредка газету делал на скорую руку комсорг, чтоб вышестоящее комсомольское начальство не вязалось.

Склеив два листа ватмана, Горелов с юнкоровской непосредственностью спародировал "Правду". Наверное, ощутил легкое дыхание надвигающейся перестройки. Газета называлась "Правдец". Большие черные буквы копировали оригинальную гарнитуру правдинского шрифта. Шапку украшала плотная шеренга орденов, составленных из развевающихся знамен, человекообразных фигур, мешков, комьев грязи и прочих колхозных атрибутов. На знаменах, чтоб стало понятно, Валера надписал названия: "орден Сутулова", "орден Горбатова", "орден Великого сентябрьского заморозка", "орден "Знак зачета", "орден Грязной борозды" и даже "орден Трудового Красного Носа".

Девиз газеты звучал так: "Пролетарии всех стран – разбегайсь, пока не накрыло!" Ниже написано: "Орган Центрального Койкоместа Коммунальной портянкосушилки студенческого сообщества". Передовица озаглавлена: "Все на борьбу с урожаем!" Среди всякой околесицы там содержались и такие перлы: "Если тебе комсомолец имя, бери быка за рога, а телку за вымя." "Будет хлеб – будет и песня, будет портвейн – будут и танцы."

В другой статье, называвшейся "Удобрим и вспашем", с большим подъемом рассказывалось о студенческом почине "Даешь миллион!". Якобы студенты обязались навалить на колхозные поля миллион тонн собственного навоза. Начало звучало так: "Ничто не дается нам так дешево и не стоит так дорого, как органическое удобрение." А завершалось все следующим пассажем: "Каждый килограмм этой бесценной органики, сегодня небрежно брошенный в борозду, завтра окажется на вашем столе полновесным ведром мясистых картошек. Поднатужимся, товарищи!"

Заголовки других материалов говорили сами за себя: "Наступление на грабли", "Сорную траву с поля – в котел", "Коровы рапортуют", "Пошли все в баню", "Программа сарафанного радио". Даже прогнозу погоды нашлось место. "Ураганный ветер с градом будет валить столбы и студенток. Выходя в поле, не забудьте галоши и другие резино-технические изделия."

Первые студенты, пришедшие с поля, и внимания не обратили на Валеркино творение, а его оживленно-выжидающие взгляды вызвали у них раздражение. Только перемотав портянки и развесив на батарее носки, кто-то хмыкнул, ухватив взглядом название. Но читать не стал, торопился в столовую.

Читателями стала вторая волна возвратившихся с колхозных просторов. Эти не так сильно рвались на ужин, они обстоятельно отмывали руки и переодевались. Через несколько минут возле газеты начала собираться толпа. Кто-то с пафосом принялся читать вслух передовицу. Хохот нарастал. Валера Горелов лежал на койке, сложив руки под голову, и улыбался в потолок, наслаждаясь успехом.

Автора вычислили сразу. Подходили, пожимали горячую руку. "Ну, ты даешь, старикан!" Потом потянулся народ с других факультетов и, что особенно было приятно, девушки. Их восторг приятно возбуждал Валеру. Продолжалось это часа два, пока не начали подходить преподаватели. Сдернул газету со стены парторг университета. Но перед этим тоже поинтересовался, кто автор, и даже переспросил фамилию. Только тут Горелов сообразил, что несколько перебрал по пародийной части.

Над головой Валерика стремительно сгустились тучи, а в октябре, когда начались занятия, грянул гром. Факультетское комсомольское собрание первым вопросом в повестке дня содержало персональное дело комсомольца Горелова. Сам комсомолец Горелов отнесся к этому с ухарской иронией, считая, что даже строгий выговор в зачетку не заносят. Только увидев в первых рядах собрания сплоченную группу университетских партийно-комсомольских лидеров и райкомовцев, общим счетом человек двенадцать, почувствовал неладное.