Мессалина - [8]

— Хочешь ли ты, чтоб он вернул тебе платок? — спросил Фабий Персик у девушки.

— Если он не сделает этого сам, может, ты окажешь мне любезность и попросишь его об этом, — ничуть не смутившись, сказала Мессалина.

— С удовольствием, — смеясь, ответил Фабий.

И вновь приветственные возгласы и рукоплескания грянули, словно буря. Калигула, облаченный в триумфальную тогу, вошел в императорскую ложу; под руку с ним шла его сестра Друзилла, а по бокам — две другие его сестры, Агриппина и Ливилла. За ними следовали члены коллегии августалиев и несколько важных особ, в числе коих нельзя было не заметить Макрона, префекта претория, о котором шепотом говорили, что он ускорил кончину Тиберия, задушив его в его же собственной постели, Ирода Агриппу, правителя иудеев, столь приблизившегося к императору, что тот даровал ему царство в Палестине, и в особенности Лоллию Павлину, несшую на своей груди и руках сорок миллионов сестерциев в виде украшений, а также супругу Гая Меммия Регула, наместника в одной из провинций, где она жила вместе с мужем. Прослышав о ее красоте, Калигула вызвал ее в Рим.

Как только стихли крики и овации, Калигула поднял руку и, пригласив встать рядом с собой Друзиллу, зычным голосом произнес:

— Римляне, я представляю вам ту, которую отныне вы должны почитать как мою наследницу!

— Цезарь безумно любит Друзиллу, — заметил Валерий Азиатик, в то время как тысячи голосов приветствовали сестру Калигулы.

— И уже давно! — добавил Фабий. — Говорят, он лишил ее девственности, когда был еще юношей и жил у своей бабки Антонии. Антония как-то застала их вместе, и Друзиллу потом спешно выдали замуж за Луция Кассия Лонгина.

— А когда Калигула стал императором, то немедленно заставил ее развестись с мужем.

Калигула с трибуны продолжал свою торжественную речь:

— Римляне, я хочу воспользоваться вашим присутствием здесь и сообщить вам о некоторых мерах, которые я предпринял с одобрения сената. Прежде всего я решил, что, поскольку шестой месяц старого календаря был назван Августом в честь императора Августа, а пятый — Юлием в честь Юлия Цезаря, месяц Сентябрь отныне будет называться именем моего отца Германика, память о котором чтит каждый из вас.

Народ встал, чтобы одобрить понравившееся ему решение.

Император продолжал:

— Я также решил, что осужденные и сосланные будут помилованы, а все преследования, начатые до моего прихода к власти, будут прекращены. Отчеты о состоянии государства будут вновь обнародованы, как это было при Августе, но перестало быть при Тиберии. Кроме того, я решил, что подарки, обещанные Тиберием и Ливией народу, преторианцам, ночным стражам и легионерам, будут розданы с сегодняшнего дня, и это помимо тех семидесяти пяти динариев, раздача которых уже началась.

Миллионы цветов полетели к императорской трибуне, и тысячи голосов скандировали имя Гая Великого понтифика. А когда собравшимся стали раздавать монеты, недавно отчеканенные в память Агриппины с ее изображением на одной стороне и с изображением почетной колесницы, запряженной двумя мулами, на обратной, точно такая же колесница, украшенная гирляндами, въехала в цирк. На широкой ленте золотом было начертано: «В память Агриппины сенат и народ римский».

Колесница сделала круг под возобновившиеся овации зрителей, и вслед за тем раздались громкие звуки труб. Это был сигнал к началу ристания. Все сели. Воцарилась тишина. Возле конюшен тренеры, конюхи, ветеринары, в последний раз осмотрев упряжки, подбадривали лошадей. Наконец колесницы выехали и направились к местам, доставшимся им по жребию. Лошади, везущие квадригу Зеленых, и те, что везли квадригу Белых, с силой били копытами о землю, в любой момент готовые понестись. Возницы в шлемах, мольтоновых гетрах, в куртках цвета своей команды — голубых, зеленых, красных и белых — с хлыстами в руках не без труда удерживали лошадей, головы которых были украшены султанами, хвосты подвязаны, гривы усеяны жемчужинами, а на шеи надеты хомуты соответствующих цветов. У каждого участника гонок вожжи были завязаны вокруг пояса. Руки, таким образом, оставались свободными, и возница мог, выхватив острый нож, обрезать вожжи, в случае если его выбросит из повозки.

Фабий повернулся к Мессалине. Она, вся подавшись вперед, хлопала в ладоши от нетерпения.

— Кто твои любимцы? — спросил он ее.

— Зеленые, как и императора.

— Они имеют все шансы выиграть. У них выступает Евтих, а он, бесспорно, самый искусный возница нашего времени.

— Ты говоришь так, потому что он любимец цезаря, — вмешался в разговор Азиатик.

— Совсем не поэтому, — возразил Фабий. — Он все последние гонки выигрывал. Вот увидишь, он и теперь выиграет. Посмотри, у него в упряжке Этруск, который триста раз был победителем.

— Верно, но он уже стареет.

— Ему только шесть лет, а известно, что иберийские лошади самые выносливые.

Клавдий бросил на дорожку белый платок, и веревка, удерживавшая лошадей на старте, в тот же миг упала. Квадриги устремились вперед, подгоняемые криками зрителей.

Колесница Белых на повороте слишком прижалась к столбу, колесо ударилось о него и разбилось. Цирк огласился яростным ревом, перекрываемым воплями радости.