Мессалина - [7]

Когда Клавдий, подняв руки, подошел к краю трибуны, народ стоя приветствовал его. Веера замерли в руках женщин, и зонтики, минуту назад образовывавшие собою пестрый ковер, закрылись. Женщины, обратившись в сторону Клавдия, махали платочками. Не желая оставаться незамеченной, Мессалина изо всех сил пыталась жестами привлечь к себе внимание своего дальнего родственника. Однако Клавдий, который, похоже, чувствовал себя неловко в новой роли, поспешил сесть в каменное кресло, покрытое тканями и подушками, и подал знак открыть алтарь бога Конса, воздвигнутый между первым столбом, который должны были огибать колесницы, и «хребтом» — длинной стенкой, которая разделяла скаковую дорожку на всем ее протяжении. Присутствующие кричали и рукоплескали, а когда все уселись на свои места, в цирке воцарилась глубокая тишина, едва нарушаемая редкими перешептываниями.

Взгляды всех были теперь обращены на двенадцать туфовых конюшен, откуда должны были выехать запряженные лошадьми колесницы и стать на старт у белой черты. Внезапно ожидание вновь прервали приветственные возгласы и гром аплодисментов — так было встречено появление в императорской ложе Элии Петины, дочери консуляра Квинтия Элия Туберо, последней жены Клавдия. С нею были их дочь Антония и Тиберий Гемелл, сын Друза, усыновленный Калигулой и сделавшийся вследствие этого официальным наследником и главой юношества. Этого внука Тиберия Цезаря, которого покойный император назначил сонаследником своего имущества, сенат отстранил от власти, объявив недействительным завещание императора, тогда как внук должен был бы наследовать власть на том же основании, что и Калигула.

— Теперь Гемелл в некотором роде отомщен, — сказал Павл Фабий Персик консуляру Валерию Азиатику.

Оба мужчины сидели на ряд ниже Мессалины, и она прислушалась к их разговору.

— Наследство, таким образом, не уходит из семьи. Калигула поступает очень разумно: он тешит честолюбие молодого Гемелла и вместе с тем может распоряжаться значительным состоянием, которое этот юноша унаследовал.

— Хотел бы я знать, как у Клавдия обстоят дела с этой Элией Петиной, — снова заговорил Персик. — Она, правда, лучше, чем предыдущие его жены. Помнится, первая, Лепида, была до такой степени вспыльчива и мстительна, что посмела оскорбить самого Августа. А для несчастной Камиллы мысль о том, что ей предстоит делить ложе с Клавдием, была настолько ужасна, что она предпочла умереть в день своей свадьбы!

Сказав это, Персик засмеялся, и Мессалина, не пропускавшая мимо ушей ни слова из их довольно тихого разговора, тоже невольно хихикнула. Фабий Персик обернулся и приветствовал ее. Она дерзко выдержала его взгляд, улыбнулась ему и в следующий миг принялась разглядывать Валерия Азиатика, человека еще молодого, привлекшего ее внимание своей статностью и красотой. Однако тот, сидя спиной к Мессалине, не выказывал к ней ни малейшего интереса.

— Несчастному Клавдию никогда не везло в любви. Но всех превзошла его первая супруга, Плавтия Ургуланилла. Настоящая потаскуха, позор семьи и своего отца-триумфатора.

— Клавдий правильно поступил, что расторгнул с ней брак, но он очень несправедливо обошелся со своей дочерью от Плавтии: велел положить крошку Клавдию, совсем голышом, у порога дома ее матери, заявив, что она плод ее внебрачной связи с вольноотпущенником Ботером. Бедная малютка ни в чем не виновата.

— Этот Клавдий таков: то на него находит совершенное бессилие, прямо-таки слепота, он делается безучастным ко всему, что творится вокруг него, а то вдруг, неизвестно почему, прибегает к неимоверно суровым мерам, даже не задаваясь вопросом, справедливы ли его действия…

Разговор был прерван объявлением Клавдия о том, что в течение дня состоится двадцать восемь заездов. Публика зааплодировала и стала ждать появления колесниц. Мессалина, которой очень хотелось получше разглядеть лицо Азиатика и вступить с ним в разговор, развязала на руке платочек и уронила его в нижний ряд. Под предлогом того, что ей нужно его поднять, она наклонилась и нарочно чуть было не упала на плечо Азиатика, который успел ее удержать.

— Благодарю тебя! — воскликнула Мессалина, приблизив к нему свое лицо, чтобы ощутить его дыхание. — Я такая неловкая…

В ответ Валерий ограничился приветственным жестом головы и едва заметной улыбкой — и тотчас, не сказав ни слова, отвернулся.

— Какой этот человек странный, — с досадой прошептала Мессалина на ухо матери. — Он не соизволил даже поговорить со мной…

— Притом что ты не преминула дать ему повод, — уточнила Лепида. — Без сомнения, ты ему не нравишься.

— Но мне показалось, что все мужчины смотрят на меня. Почему он меня игнорирует таким… оскорбительным образом?

— В его поведении нет ничего оскорбительного. Быть может, он влюблен в какую-нибудь женщину. Во всяком случае, вокруг нас много других, богатых и красивых мужчин.

Пока происходил этот разговор, появились акробаты на лошадях; они проскакали все пятьсот шестьдесят восемь метров дорожки, прыгая с одной лошади на другую и изображая бой с другими наездниками. Самые отважные вставали на лошадях во весь рост, опускались на колени и даже ложились. Когда один из акробатов приближался к месту, где сидела Мессалина, она поднялась и бросила свой платок на дорожку, от которой ее отделяли лишь несколько рядов. Зрители повернули головы к Мессалине и зааплодировали наезднику, который поднял платок на полном скаку, свесившись до самой земли.