Мещане - [46]

- Поделом! Не торгуй собой!.. - заметил Бегушев.

- Она не торговала собой... Янсутского Лиза любила, - это я наверное знаю!.. - возразила Домна Осиповна.

Бегушев молчал: ему казалось невозможным, чтобы какая-нибудь женщина могла любить Янсутского.

- Но тут интереснее всего то, - продолжала Домна Осиповна, - граф Хвостиков мне по секрету сказал, что Лизе теперь очень покровительствует Тюменев.

Бегушев встрепенулся.

- Как Тюменев? - воскликнул он. - С какой стати ему покровительствовать ей и в каком отношении?

- Деньгами, конечно, ей помогает!

- Но у него их вовсе не так много, чтобы он мог поддерживать постороннюю ему женщину!

- Может быть, она уж не совсем посторонняя ему женщина! Он давно влюблен в нее - с первой же встречи на обеде у Янсутского.

- Что вы такое говорите! Тюменев влюблен...

- По крайней мере, он здесь, в вашем доме, в маленькой гостиной, объяснялся Лизе в любви. Она перед отъездом в Петербург рассказала мне это.

Бегушев был окончательно сбит с толку.

- Что ж, и она ответила на его чувство? - спросил он.

- О, тогда, конечно, нет! Но теперь - вероятно! Разумеется, не в смысле любви: кто же этого безобразного и сладчавого старика полюбит!.. А уступила его исканиям потому, что...

- Но неужели же она такая ветреная и пустая? - перебил Домну Осиповну Бегушев.

- Отчасти и ветрена!.. Собственно говоря, я, при всей пустоте Лизы, очень ее люблю и чрезвычайно буду рада, если все это так устроится, как я предполагаю!..

- А как вы предполагаете, что это устроится? - спросил Бегушев; в его голосе слышалась ирония.

- А так, - отвечала Домна Осиповна. - Тюменев, конечно, не такой эгоист и не с таким дурным характером, как Янсутский; по всему вероятию, он привяжется к Лизе, обеспечит ее совершенно, и она хоть немного успокоится; ей надобно подумать и об здоровье своем: у ней, говорят, чахотка!

Бегушев много бы мог возразить Домне Осиповне - начиная с того, что приятеля своего Тюменева он издавна знал за весьма непостоянного человека в отношении женщин, а потому жалел в этом случае дурочку Мерову, предчувствуя, что вряд ли ей приведется надолго успокоиться; кроме того, самое мнение Домны Осиповны, касательно успокоения Меровой подобным способом, коробило Бегушева. "Как эта городская, столичная жизнь, - подумал он с досадой, понижает нравственное чутье в женщинах и делает их всех какими-то практическими набойками!.."

Домна Осиповна, в свою очередь, тоже втайне сердилась на Бегушева. Поводом к ее гневу было такое обстоятельство, которого Бегушев во всю бы жизнь не отгадал.

Раз как-то в разговоре он проговорился Домне Осиповне, что на днях ему прислали десять тысяч выкупной ссуды и что он не знает даже, что ему делать с этими деньгами. Домна Осиповна ничего на это не сказала; но досада шевельнулась в ее душе. С самого начала любви своей к Бегушеву она все ожидала, что он сделает ей какой-нибудь ценный подарок: простая вежливость этого требовала!.. И, чтобы навести его на эту мысль, Домна Осиповна неоднократно высказывала ему, что ей очень бы хотелось иметь свою дачу. Бегушев как будто бы мимо ушей это пропускал.

При рассказе его о выкупной ссуде Домне Осиповне невольно подумалось, что чего бы лучше ему подарить ей эти лишние для него десять тысяч... Может быть, - утешала она себя, - он ждет дня ее рождения, который должен был наступить через неделю и на который она заранее его пригласила. Но день рождения пришел, а от Бегушева никакого подарка не было!.. В продолжение всего обеда Домна Осиповна употребляла над собой большое усилие, чтобы не сидеть надутой. Она несколько раз порывалась, особенно когда Бегушев немного подвыпил, прямо сказать ему, чтобы он купил ей дачу, и, будь на его месте другой обожатель, тому бы она сказала или даже приказала. Бегушев же, она знала это наперед, подарить ей дачу - сейчас подарит, но при этом, пожалуй, ввернет такую ядовитую фразу, что и не проглотишь ее, а Домна Осиповна все еще хотела высоко стоять в его глазах.

Раздор, как и любовь растут быстро; между Домной Осиповной и Бегушевым произошла, наконец, до некоторой степени явная ссора. Однажды Домна Осиповна приехала к Бегушеву с лицом сильно рассерженным.

- Научи меня, что мне делать с этой госпожой... ("госпожой этой" Домна Осиповна обыкновенно называла возлюбленную мужа). Она живет еще в моем доме...

- Но вы мне говорили, что она будет жить на другой квартире, - заметил мрачно Бегушев.

- Она и жила бы, но муж не успел ее пристроить и уехал к деду, а теперь она... я решительно начинаю понимать мужчин, что они презирают женщин... она каждый вечер задает у себя оргии... Муж, рассказывают, беспрестанно присылает ей деньги, она на них пьянствует и даже завела себе другого поклонника.

Бегушев еще более нахмурился: эта возня Домны Осиповны с своим супругом была ему противнее всего.

- Но вам какое до всего этого дело? - возразил он с тоскою в голосе.

- То, что она сожжет мой дом: она кутит до пяти, до шести часов утра... Наконец, она профанирует человека, который ей всем пожертвовал! воскликнула Домна Осиповна.

- Какого человека профанирует и чем? - проговорил Бегушев, которого слово "профанирует", по обыкновению, ударило, как плетью по уху.