Мёртвый разлив - [5]

Обогнав Вадима, двуколёсник затормозил и дал лёгкий крен на опору, выдвинувшуюся сбоку днища. Затем распахнулась узкая дверца и наружу протиснулась грузная фигура, затянутая в кожу и пластик, вооружённая увесистой дубинкой. А самой занятной деталью снаряжения являлся широкий шипастый ошейник – теперь, после загадочных ночных мясорубок, вовсе не казавшийся нелепым.

– Гуляем? – сипло осведомилась фигура, поигрывая дубинкой. – И чего тебе в транспортах не катается – а, дурик?

Вадим покосился вбок: второй блюститель следил за ним словно натасканный пёс, готовый броситься при первом неосторожном движении. Или слове.

– Гуляю, – коротко подтвердил он. – Нельзя?

– Можно, – разрешил толстяк. – Сейчас. А застукаем после отбоя – смотри!..

– Хорошо, – согласился Вадим непонятно с чем: то ли он не станет разгуливать после отбоя, то ли постарается, чтоб его не «застукали». И оба блюстителя взирали на него с сомнением. Угрюмая эта парочка привязывалась к Вадиму не впервые, будто подозревая в чём-то. Или просто он ей «не глянулся». Конечно, логика в таких подозрениях присутствовала: если человек нарастил приличные мослы, но при этом не крутарь и не гардеец, ему прямая дорога в грабители – иначе зачем?

– Выпендриваешься много, – наконец объявил блюститель, словно именно это не давало ему покоя. – Кто ты вообще есть? Грязь!

Вадим промолчал: не спрашивают – значит, и отвечать ни к чему. А сие словечко: «грязь», – мы положим в копилку. «Новояз», как-никак.

– Понял меня?

– Понял, – ответил он на сей раз, даже повторил: – Понял, брат патрульный!

Опять же, про что понял: про выпендрёж или про «грязь»? Сами пусть разбираются. Каков вопрос, таков ответ. А мысленно Вадим даже прибавил: «блюст», – не ругательство, нет. Обычное сокращение от названия.

Кажется, блюстители что-то заподозрили, но сформулировать не могли (словно тот пёс, что говорить не обучен), а посему пребывали в раздумии. И придраться вроде не к чему, и отпускать жаль. Где-нибудь в не столь людном месте они бы не стали церемониться, обошлись и без повода, – но здесь это чревато. Конечно, можно было вывернуть Вадиму карманы – на предмет обнаружения запретных вещей. Только какой же остолоп станет носить их на службу, где шмонают ещё чаще?

– Ладно, дурик, топай, – велел толстый, как в прежние разы. И посулил зловеще: – Попадёшься ты нам!..

Тоже не ново. Пожав плечами, Вадим зашагал дальше, прикидывая, чем он так не понравился стражам порядка. Впрочем, в нюхе им не откажешь: Вадим и вправду совсем не чтил тот «порядок», который они с таким усердием насаждали. Вообще, что это такое: порядок? Он ведь разный: в казарме – один, на кладбище – другой, в лагере – третий. И лагеря, кстати, бывают всякие: от Артека до Соловков.

Скученные довоенные кварталы наконец раздвинулись, сменившись разрозненными высотными зданиями поздних застроек, между которыми было где разгуляться – ветру, машинам, людям. И даже упомянутым ночным проказникам, ибо как раз в здешних рощицах чаще случались убийства, прозванные в народе мясорубками. Может, дело в том, что в таких «спальных» районах проживала большая часть горожан. И ещё, пожалуй, в Центре, но там бы садюг живо взяли в оборот. Ибо блюстителей за возводимой вокруг Центра стеной наверняка набралось бы не меньше, чем жильцов, – это не считая гардейцев. «Золотая тысяча» как-никак, слуги народные!.. А по совместительству – «отцы» да «старшие братья». Ну разве не забавно?

Наконец отвернув от шоссе, Вадим переключился на бег, с удовольствием разминая застоявшиеся суставы, разгоняя кровь. Маршрут был выработан давно: подальше от домов и тротуаров, отравленных людскими сознаниями, поглубже в чащи, пусть и такие. От воспрянувших мускулов на душе становилось легче, а духота словно бы отпускала. Надолго ли? И всё же, кабы не вечерние пробежки, жить стало б и вовсе невмоготу. Жаль только, вволю тут не побегаешь: у нас и прежде не жаловали чудаков (странников?), а уж теперь!..

Будто проверяя себя на прочность, Вадим к обычному маршруту добавил сегодня изрядный крюк, чтобы наведаться в одно тоскливое место, в подробностях расписанное очевидцем… если так можно назвать того, кто застал от преступления только следы. Конечно, и тех сейчас уцелело немного: что не прибрали блюстители, затоптали зеваки, – но Вадим давно разуверился в умелости крепостных сыскарей, не говоря об их проницательности, а потому хотел взглянуть на всё сам.

Разумеется, никого тут уже не было: слишком укромное местечко, в самой глубине запущенного сада. (И кой чёрт занёс сюда девицу?) Даже блюстители не сидели в засаде, поджидая идиота-злодея, решившего невесть с чего полюбоваться содеянным, – прошли времена таких романтиков, канули в лету вместе с аналитиками-детективами вроде Холмса. И в дело приходится вступать дилетантам – вроде Вадима.

Для начала он тщательно оглядел поляну, не обращая лишнего внимания на отпечатки, оставленные здесь в таком множестве, что грунт казался перепаханным, – но подмечая сторонние предметы. Блюстители не удосужились собрать от жертвы все части, так что несколько находок заставили Вадима содрогнуться. Однако глаз он не отвернул, даже присаживался на корточки, чтобы рассмотреть всё в подробностях. Озадачила кость, довольно толстая и словно бы перекушенная мощными челюстями, – но с тем же успехом её могли раздавить большие кусачки (Вадим видел такой фокус в одном старом фильме). Всякой ерунды отыскалось во множестве, но почти всё наверняка разбросала благодарная публика, а доблестные блюстители добавили. «Идеальные условия для мокрушников! – в раздражении думал Вадим. – Не успеешь замочить кого, как над местом проносится стадо восторженных баранов, а затем и овчарки пошныряют туда-сюда, имитируя деятельность… Они что, специально?»