Мертвый отец - [33]

. В неудавшихся покушениях покуситель зачастую будет светло-рыжим отцом, забывшим снять колпачок с линзы оптического прицела. Крапчатые отцы знают Закон и его искаженный посул и могут помочь тебе в твоих предприятьях помрачней, как то: в объясненье, отчего у крапчатого отца иногда имеется черная полоса вдоль хребта от гривы до основанья хвоста, — это потому, что блядовал он во имя Красы и полагает себя прекраснее с черною полосой, коя оттеняет его смуглый цвет оленьей шкуры наичудеснейшим манером, нежели без оной. Рыже-чалые отцы, сизо-чалые отцы, розосерые отцы, светло-мышастые отцы значительно отмечаются своим распутством, и сие следует поощрять, ибо распутство есть таинство, кое обычно не приводит к отцовству: оно есть само по себе награда. В яблоках, пегие, пятнистые, пестрые и аппалузы обладают милым достоинством, кое происходит от их неполноценности, и превосходным обонянием. Масть отца не есть безупречный определитель характера и поведения означенного отца, но тяготеет к самосбывающемуся пророчеству, ибо когда зрит, какой он масти, он поспешает выйти к миру и продавать больше товаров и услуг, дабы не отставать от судьбы своей.

Отцы и холя: Боли отец порождает дочерей, жизни наши облегчаются. Дочери — для холи, и холят их часто до их семнадцатого или восемнадцатого года. Опасность тут, кою должно встретить лицом к лицу, в том, что отец восхочет спать со своею прекрасною дщерью, коя, в конце концов, его таким манером, каким и жена не его, таким манером, каким даже его самая сочная любовница не его. Иные отцы просто говорят: «Публикуй и будь проклят!»[83] — и идут, и возлегают со своими новыми и изумительно сексуальными дщерями, и принимают все муки, какие бы ни накопились впоследствии; большинство ж отнюдь. По большей части отцы достаточно усмирены в этом отношенье умственными ремешками, а посему вопрос никогда и не возникает. Когда отцы преподают дщерям своим их наставленье касаемо «здравия» (иными словами, говорят с ними о процессе воспроизводства) (но сие чаще всего производится матерями, по моему опыту), истинно то, что слегка окрасить положенье может тончайший оттенок желанья (когда обнимаешь и целуешь маленькую женщину, сидящую у тебя на коленях, трудно понимать, когда следует остановиться и не продолжать так, будто бы это женщина побольше и не связанная с тобою узами крови). Но в большинстве случаев табу соблюдается и налагаются дополнительные конструкции, а именно: «Мэри, никогда не смей давать этому грязному Джону Уилксу Буту[84] лапать свою нагую, белую, новенькую грудку». Хотя в современную эпоху иные отцы быстро движутся в противоположном направленье, к будущему, говоря: «Вот, Мэри, тебе голубой пятидесятигаллонный баллон пены для убийства младенцев, а синим на нем оттиснуты твои инициалы, видишь? вон там, сверху». Самое важное же про отцов-дочерей в том, что они, будучи отцами, не считаются. Не для их дщерей, я не о том — слыхал я такие истории дщерей, от коих волосы у тебя встанут грилем, — а для самих себя. Отцы дщерей рассматривают себя hors concours[85] на великой выставке, и это большое облегченье. Им не нужно учить метанию ствола[86]. Они, стало быть, склонны править рукою мягче, кротче (меж тем, цепляясь, железною хваткой, за все свирепые права, предоставляемые отцовством любого рода, — система наведения пощечины тут будет служить примером). Сказать здесь больше об отцах дщерей мне неподвластно, хоть и сам я отец дочери.

Злоязычье: «Который бы ни нес в себе обманчивости неправедности и ни имел удовольствия в неправедности, и ни ходил бы неупорядоченно, и ни сворачивал бы на сторону самодовольного бряцанья, и ни становился б людокрадом и лжецом, и личностью лжесвидетельской, и ни предавал себя ярости и сомненью, и ни был бы неблагодарен, и ни был бы любителем собственнаго своего “я’’, и ни порождал вражды дурацкими и неучеными вопросами, и ни пробирался бы в дома, сбивая с пути истинного глупых женщин всевозможными похотями, и ни был измыслителем злого, и ни принимал бы сварливости и подчинялся поклепству, и ни наполнял бы рот себе бранью и горечью, и ни делал бы из гортани своей раскрытый склеп, и ни имел бы яда гадючьего под устами у ся, и ни хвалился б и ни надеялся вопреки всяческой надежде, и ни был бы слаб в вере, и ни загрязнял землю блядствиями своими, и ни хулил бы святого, и ни презирал бы моего святого, и ни свершал бы паскудства, и ни насмехался, и ни мазал бы ся грязью[87], и который, аще он жена, бы ни доезжал до ассириян, где груди ей сожималися любовниками, в синь облаченными, начальниками кораблей и правительми, желанными вьюношами, всадниками, скачущими на лошадях, всадниками, скачущими на лошадях, кто возлегал на нея и обнаруживал наготу ея, и до синяков мял перси ея девственности, и изливал на нея свои блядствия, и ни обожал бы сих корабленачальников и правителей, обряженных наироскошнейше, всадников, скачущих на лошадях, со чреслами, препоясанными поясами, и ни множил блядствий ея со своими любовниками, чья плоть есть что плоть ослиная и чье испусканье есть что испусканье конское, с великими владыками и правительми, обряженными в синь и скачущими на лошадях: сей муж и сия жена, реку я, исполнены будут пианостию и скорбию, аки горшок, чья пена вся внутре и чья пена из него не вышла, и под коим поленница для огня, и на кою дерево навалено, и огонь разведен, и горшок уснащен приправами, и кости пожжены, и засим горшок пустыми становлен на уголья так, чтоб латунь его была горячею и мог он сгореть, и дабы грязнота вся его в нем расплавилась, дабы пену его можно было употребить, ибо утомили вы себя ложью, и ваша великая пена из вас не исторглась, пена ваша будет в огне, а я отберу желанье очей твоих. Помните ж, что когда я и не был еще с вами, я вам это говорил?»