Мёртвый континент - [19]

- Матерь Божья! – шепчет он и отступает на шаг.

На земле, в пыли лежит плод! Маленький, не больше кошки, хорошо различимы голова, руки и ноги, глаза закрыты. Черты лица вроде человеческие. Приглядевшись, Павел замечает маленький хвост, да и нижняя челюсть какая-то не такая. Все увиденное так удивило, что он садится прямо в пыль.

- Ну, дела! – произносит он, качая головой. – И что это может быть? Ящер проглотил человеческий плод? Чушь, откуда ему взяться! Тогда что, беременный ящер? А кто папа!? И потом, этот хвост… А может не хвост, а … не, ну ты уж совсем спятил в этой пустыне!

Кушать печень поверженного врага, следуя заветам предков, расхотелось окончательно. Павел ещё раз внимательно посмотрел на … ну, в общем, на то, что вынул из вороха внутренностей. Вспомнил документальный фильм, авторы которого рассказывали о том, что зародыши некоторых высших животных и людей удивительно похожи, но только до определённого момента. Потом общая для всех программа развития останавливается, дальше построение тела у каждого вида идёт своим путём. Но такое, утверждали учёные, возможно только у млекопитающих – дельфины, касатки, приматы и люди. Но на чём основаны такие утверждения и вообще выводы учёных по той или иной проблеме? На тех фактах, что доступны. А сколько проходит мимо внимания? В начале века австралийские врачи обнаружили у пятнадцатилетней девочки перемену резус-фактора. В детстве ей пересадили донорскую печень и с тех пор она находилась под постоянным наблюдением врачей. Вот только благодаря этому и обнаружили то, что ранее считалось абсолютно невозможным – изменение резус-фактора с отрицательного на положительный. А ведь наверняка подобное происходило и раньше, с другими людьми, но ни в одной стране не ведётся постоянное наблюдение за всеми. Вот и получается – что не знаю, то не существует. А так ли на самом деле?

«Так, ладно, не фиг военную голову ломать над ерундой», - подумал Павел, с неудовольствием отступая в сторону – неожиданный порыв ветра принёс целую волну такой вони, что дыхание перехватило.

Через несколько минут изуродованная туша ящера растаяла в мутной дымке за спиной. Павел бежит по ровной, как стол, каменной пустыне, изредка сверяя маршрут с виртуальной картой в цилиндре. Горизонт очистился от мути, даже серое нёбо посветлело. Иногда желудок робким бурчанием напоминал, что неплохо бы и поесть, на что голова ехидно рисовала яркую картинку недавнего прошлого – кучу внутренностей на фоне истерзанного трупа ящера. Желудок дёргался и терял сознание.

Была уже глубокая ночь, когда Павел приблизился к гигантской трещине каньона. Сквозь облака не видно звёзд и даже свет луны не пробивается сквозь толщу пара и грязи. В абсолютной темноте ничего не видно, но то, что он на краю пропасти, Павел понял по изменившемуся звуку собственных шагов и могильному холоду, что повеял из-под ног и остудил разгорячённое тело. Это был не просто прохладный воздух, а какое-то стылое дыхание преисподней, от которого мурашки побежали по коже. Раздаётся странный крик. Унылый вой появляется далёко внизу, нарастает, переходит в надсадный рёв, захватывая все ущелье и вдруг падает истошным визгом, обрываясь на самой высокой ноте. В ответ звучит жуткое эхо на разные голоса, словно хохочут сумасшедшие бесы. Павел отступает на шаг, зябко передёргивает плечами. Он вдруг вспомнил, что наполовину гол, безоружен, так что лезть в каньон будет не самым умным поступком в его жизни. Настроение сразу испортилось.

Недовольное солнце заливает хмурую равнину багровым светом. Рассвет занял уже половину небосвода и теперь подозрительно осматривает каменную пустыню. Разлом ущелья недобро светится рваными краями. Пропасть до краёв заполнена коричневым туманом. Это пыль висит в воздухе, слабый ветер слегка перемешивает верхние слои. Опуститься глубже словно опасается. Павел стоит на краю, глаза подозрительно щурятся, взгляд старается проникнуть вглубь тумана. Прошло уже около часа, как он осматривает каньон, но до сих пор не удалось обнаружить хоть что-то похожее на спуск. Везде отвесные, гладкие стены, без трещин и сколов. Тёплый луч солнца касается плеча, греет, гладит … Внезапный порыв ветра больно хлещет песком, швыряет клубок пыли прямо в рот. Павел поспешно отворачивается, на зубах скрипят песчинки, горло перехватывает сухостью. Грудь сотрясает кашель. Ветер дует сильнее, хлещет по обнажённому торсу песком пополам с мелкими камешками. Павел падает на землю, ладони закрывают лицо. Глаза запорошило, под веками жжёт и чешется невыносимо.

Заряд песчаной бури исчезает так же внезапно, как и появился. Вой и свист стихают, на одеревеневшую от холода спину робко наступают тёплые лучи солнца. Павел поднимается на четвереньки, отряхивается, как собака после купания. Потоки слёз промыли глаза, он оглядывается вокруг. Ветер сдул пыль, камни и застывшая лава блестит металлическими сколами и полированными боками. Только горки серого песка с наветренной стороны напоминают - только что мела метель и она в любой момент может вернуться. Нет худа без добра. Внезапный ветер выдул большую часть коричневого тумана, мутная пелена осталась только на дне. Павел ложится на край, внимательно смотрит вниз. Прямо под ним выступ метра на полтора, от него спускается вниз разлом, достаточно широкий, чтобы мог спуститься человек. Правда, что там дальше, не видно, разлом сворачивает за другой выступ. Но выбора нет, остальные участки стены гладкие, словно каньон вырезали гигантской плазменной горелкой.