Мёртвый хватает живого - [135]

Чтобы Шурке не было у следователя одиноко, Софья тоже вступит в бой. У неё есть утюг. Правда, Шурка велел ей оставаться и ждать у кабинета. Но ведь безопаснее всего у него за спиной. И в случае чего она отгонит тех… людоедов, что объявятся сзади. Выйдут из тех кабинетов, из которых почему-то пока никто не выходит. То ли не слышали крика, то ли все там уснули. Как первый зам. Устали.

Шурка отступает. Она говорит ему шёпотом: «Я здесь, за твоей спиной», он вздрагивает, говорит: «А?» и становится к ней боком. И Софья видит всё, что происходит впереди неё в широком коридоре. Надежда Валентиновна поднимается (очень медленно), взглядывает в глаза Софье и делает шаг. И поскальзывается на костях Оси Мочалко, и падает. Ударяется лицом о пол. Хруст. Наверное, Надежда Валентиновна сломала нос. Самое страшное — в приёмной. Теперь Софья и Шурка стоят так, что им видно происходящее там. В приоткрытую дверь виден стол секретарши. На столе, свесив ноги, положив голову на спину шефа, сидит Марина, а в её живот по самую шею погружена голова директора. Оттуда доносится ужасное чавканье. Шеф ест. На плечах Марины — обрывки блузки. Длинные волосы Марины укрывают спину шефа до самой задницы. Генеральный всё ест. Софья понимает, почему Шурка отступил. Борьба бессмысленна. Надежда Валентиновна вновь поднимается. Нос её приплюснут в пятачок. Шурка ударяет её в разбитый сплющенный нос своей коробкой, и та снова падает — но не от удара, а опять поскальзывается. Из-под маркетологини выбирается Ося Мочалко, пытается встать на свои косточки, но косточки разъезжаются, а на одной ноге переламываются. Ося, не обращая внимание на перелом и на то, что у него, можно сказать, нет ног, ползёт. Ползёт он к Софье, поглядывая куда-то на её ноги и открывая рот. Софья берёт Шурку за плечо: «Уходим», она видит лицо Шурки, его короткие волосики, поднявшиеся дыбом, как шерсть у кота. «Смотри», — говорит ей Шурка. Она оборачивается. По лестнице поднимаются трое: два охранника, Паша и Гриша, и следом первый зам. Первый зам страшно белый, в малиновых прожилках. Паша ковыляет на одной ноге, вместо второй у него голые кости, торчащие из оборванной камуфляжной штанины. Гриша вполне цел. Лица и руки у них очень белые. Шурка швыряет гладильную доску в лицо подползающему Осе, и Софья ведёт его к себе в кабинет. Закрывает дверь. «Вот так», — говорит она.

А дальше всё пошло очень быстро.

— Окно, — сказал Шурка. И скомандовал: — Утюг.

Она понимала всё, о чём он говорил ей, с первого звука. Он мог бы сказать: «О. У.», и она бы знала, что делать. Он мог бы вообще не говорить. Она передала ему утюг, вынула из сейфа ключи от оконной решётки, открыла замок на створках, открыла их и распахнула окно.

В дверь ломились. Не как люди: не стучали кулаками, не пинали дверь ногами, не кричали. А, как поняла Софья, давили на дверь телами или руками.

И так давили, что трещала коробка. Дверь открывается наружу, но…

— Они сломают её, — сказал Шурка. — Будем…

— …прыгать, — докончила она.

— Я прыгну первым. Ты — за мной. И не бойся. Я поймаю тебя. Это только второй этаж.

Платяной шкаф был у двери. Она не будет брать пальто.

— Я прыгаю, Софья.

Он бросил вниз утюг. Прыгнул.

— Всё в порядке! — крикнул он снизу. — Здесь нет никого. Прыгай.

Она посмотрела на сотрясаемую дверь, на шевельнувшуюся опанелку коробки, на пыльные дымки из-под опанелки, посмотрела туда, где стоял Шурка, забралась на подоконник, свесила ноги наружу, скрестила руки на груди и поёжилась от холода, — она вдруг успокоилась и с гордостью подумала, что она не из тех истеричек-паникёрш, что отравляют жизнь мужьям, — и тут дверь, выбитая вместе с коробкой, подняв пыль из штукатурки, упала в кабинет. Воздушная волна подтолкнула Софью.

— Прыгай!! — крикнул снизу Шурка.

И она, глянув на вторгнувшуюся в её кабинет компанию из кровавой Надежды Валентиновны с носом-пятачком, двух охранников, первого зама и вползавшего Оси, прыгнула в Шуркины объятья, в секунду прыжка почувствовав, как воздух, проникая под брюки, обволакивает и холодит её ноги.

Длиннорукий Шурка поймал её так ловко, как будто готовился тайно к офисному побегу несколько лет. Тренировался по утрам, пока она спала. А кого же он ловил — пока она спала?… Ей стало весело. Она столько пережила с утра, что хватит с неё «дурных знаков»! Они с Шуркой спаслись, может быть, единственные со второго этажа — это главное.

— Это хорошо, что моё окно выходит на стоянку, — сказала она.

— Да, — сказал он.

Садясь в «Тойоту», она увидела в окне своего кабинета белые рожи. Показала им фигу.

— По объездной?

— По объездной.

У фасада Софья увидела медсестру. Ксению из медпункта. Та сидела на мраморных ступенях крыльца. В неестественной позе: голова просунута между разъехавшимися коленями. Белый халат со спины выпачкан кровью. Рукава халата оторваны. Рукава кофточки тоже оторваны. А рук у Ксении нет.

Шурка повернул, и Софья посмотрела в заднее стекло.

Словно почувствовав её взгляд, Ксения медленно подняла голову.

Глава сорок вторая

28 октября, понедельник, позднее утро. Москва. Саша Таволга

— Ты знаешь, Женька, — сказала Саша, отворачиваясь от монитора, — я тут такое письмо получила… — Она увидела своё лицо в трюмо — и прогнала из глаз, согнала со щёк, лба и подбородка (с ямочкой) удивление. Татьяна Леонардовна учила её: нужно беречь эмоции дома и на улице, чтобы затем щедро тратить их на сцене. Да, это может кому-то показаться жестоким и бесчеловечным по отношению к близким, но не будем забывать, что мы будущие артисты — и что нам верят и нас любят многие люди. А не только одна семья. Мы принадлежим всему миру. В конце концов, писатели, обнародовавшие интимную жизнь своих знакомых и родных, использовавшие как сюжеты то трепетное, что должно бы у этих