Мертвый эфир - [142]

Но ни одна из тех мерзостей, которые я натворил, не тянет на такое наказание, как смертная казнь, да и переломать мне ноги будет, пожалуй, слишком. Я врал в малом, зато говорил правду в большом. Я старался не изменять тому, во что верю, вместо того чтобы изо всех сил стараться зашибить дурную деньгу. Неужто подобное ничегошеньки не стоит? И кто такие, черт возьми, эти люди, чтобы меня судить? Да, я слабак и враль, и уж, конечно, никакой не герой, раз наложил в штаны, но даже сейчас, сидя в собственном дерьме, в грязной, провонявшей двухдневным потом рубашке, я в тысячу раз лучше этих поганых ублюдков, несмотря на их превосходно отглаженные свежайшие сорочки.

Ах, если бы то, кто чего заслуживает на самом деле, имело хоть какое-нибудь значение.

На самом же деле это ничегошеньки не значит. Все зависит исключительно от везения, даже если сумасшедшая теория Сели верна (а в ней, конечно, ни на грамм истины). Кости брошены. Пусть Вселенная подсчитает.

Мерриэл сует карточку обратно в бумажник, так и не взглянув на оборотную сторону. Все мое барахло он вручает парню в комбинезоне, затем медленно стягивает резиновые перчатки и передает другому парню — тот подходит, чтобы их взять, затем возвращается и снова встает за моим плечом. Мерриэл обращается к нему:

— Пожалуйста, Алекс, снимите у него со рта ленту.

Этот парень, который уже дважды мне врезал, теперь с невозмутимым видом срывает полосу с моего рта. Больно. Я сглатываю слюну. Холодный пот струится по лицу и затекает в рот.

— Добрый вечер, Кеннет, — говорит Мерриэл.

Какое-то время я просто стараюсь отдышаться, не доверяя себе произнести что-либо членораздельное.

Мерриэл присаживается на крыло «бентли».

— Ну что ж, — произносит он с едва заметной улыбкой, — Спасибо, что пришли. Полагаю, вам хотелось бы знать, отчего я пригласил вас нынче вечером в гости.

По-видимому, сказанное он считает забавным. Я продолжаю глубоко дышать, не желая вступать в разговор. И неотрывно смотрю в его глаза — они кажутся совсем черными, потому что лампы на потолке светят тускло, да еще брови отбрасывают темные тени. Я продолжаю сглатывать слюну — мне кажется, что от этого во рту станет не так сухо. Потихоньку оглядываю место, где нахожусь, краем глаза пытаюсь определить, не сидит ли в «бентли» еще кто-нибудь. По крайней мере, никаких признаков присутствия Сели не заметно. Возможно, ей вовремя удалось сбежать. А может, ее не считают замешанной в эту историю. Господи, вот уж соломинка так соломинка, и все же я пытаюсь за нее ухватиться.

— Как вам нравится под землей, Кеннет? — спрашивает Мерриэл.

Не думаю, чтобы он на самом деле ожидал ответа, потому и молчу.

— А мне тут нравится, — говорит он с улыбкой и смотрит по сторонам в темноту, — Не знаю… просто я тут чувствую себя… — Он поднимает взгляд кверху, — Ну, в безопасности, что ли.

Нервы мои на взводе, и при слове «безопасность» я готов разразиться истерическим смехом, но понимаю, что рассмеяться прямо сейчас Мерриэлу в лицо было бы недипломатично, и здравый смысл одерживает верх. Серия коротких, но бурных и громких всплесков, сопровождающихся выбросами зловонных газов, указывает на то, что моя прямая кишка инстинктивно исполнила долг, завершив естественные отправления, и теперь я могу хоть драться, хоть убегать, избавившись от избыточного наполнителя. Вот уж спасибо, как нельзя кстати — особенно если учесть, насколько я обездвижен и беспомощен.

— Да, — проговорил Мерриэл, осматриваясь, — мне здесь нравится. Очень здорово, что в свое время тут обустроили такое местечко. — И он указал на пол, где рябь на воде успела исчезнуть и вновь создалось впечатление сплошной черноты. — Прямо-таки наводнение. — Он покачал головой и поджал губы, — Через год-два вообще все зальет. — Он посмотрел на меня, — Это грунтовые воды, Кеннет. Уровень фунтовых вод в Лондоне опять повышается. В течение многих лет он понижался, а если разобраться, то даже в течение многих столетий — ведь воду для каких только нужд не брали: для дубилен, для пивоварен и для всего такого прочего. На тех станциях метро, что поглубже, насосы откачивают воду круглые сутки, и то же самое касается подземных многоэтажных автостоянок, — На его губах появляется тонкая улыбка. — Что бы, спрашивается, не использовать эту воду как питьевую вместо того, чтобы затапливать живописные долины в близлежащих графствах, да только слишком уж она грязная. Вообще-то сущий позор, вам не кажется?

— Мистер Мерриэл, — говорю я дрожащим голосом, — честное слово, мне даже в голову не приходит, почему…

Мерриэл поднимает руку, останавливая меня, и смотрит куда-то в направлении пандуса, по которому меня недавно вели вниз. Показывается свет фар, и слышится звук двигателя большого автомобиля. По склону съезжает здоровенный «рейнджровер». Он протискивается между приоткрытыми створками забранных металлической сеткой ворот и заезжает в темную лужу. Медленно подруливает к нам, мы слышим шипенье шин, затем видим, как они гонят бурунчики чернильных волн; потом машина разворачивается, вновь исчезая в темноте, и опять показывается, останавливаясь по другую сторону островка из поддонов, так что последний оказывается меж нею и «бентли»; позади нас миниатюрные волны, скорей рябь, одна за другой тихонько плещутся о деревянные берега. Фары «рейнджровера» гаснут. В воздухе начинает вонять выхлопными газами.