Мертвые все одного цвета - [4]

за шкирку и стал сквозь зубы выплевывать угрозы

и проклятия.

— Бумаги, говоришь? Какие еще бумаги? Сволочь!..

— Я ношу ту же фамилию, что и ты, Дан. Господь сказал, что нельзя отрекаться от отца с матерью.

Мне лишь одно оставалось, это я и сделал. Мой кулак сжался и расплющил его нижнюю губу. Я почувствовал, как крошатся его зубы, и волна стыда нахлынула на меня, А Ричард и глазом не моргнул. Его глаза уставились на меня, и я увидел в них… Нет, что я, с ума сошел? В глазах никогда ничего увидеть нельзя. Я попытался образумить себя. Попытался, но безуспешно. А Ричард молчал и смотрел на меня, и мне стало страшно.

— Где ты работаешь. Дан?

Разбитая губа исказила его голос, а по подбородку стекала струйка крови. Он стер ее тыльной стороной руки.

— Убирайся отсюда, Ричард. И, если жизнь дорога, чтобы больше твоей ноги здесь не было.

— Где я смогу тебя увидеть. Дан?

— Я и не собираюсь с тобой встречаться. — Ну, может, Шейле захочется…— задумчиво произнес он.

Я вновь подавил в себе желание убить его, пронзившее меня, точно острый нож.

Он двинулся к двери, осторожно ощупывая свою разбитую губу.

— Пошел вон.

— Десять-то долларов не слишком дорогая цена. Это был мой брат, а мне хотелось, чтобы он сдох. Все во мне сжалось от ужасной тревоги. Я боялся, что он вернется. Мне хотелось знать…

— Постой. Кто дал тебе мой адрес?

— Да никто…— сказал он. — Так, приятели… Я ухожу. До свиданья. Дан. Я зайду к тебе на работу.

— Ты не знаешь, где я работаю…— сказал я.

— Ничего, Дан. Это не страшно.

— Как ты открыл дверь?

— Я умею открывать двери. Господь тому свидетель. До свиданья. Дан. До скорого.

Я отупело смотрел, как он уходит. Часы мои показывали полшестого утра. Светало. На улице послышались голоса разносчиков молока. Шейла с ребенком спала у своей матери.

Ричард был негр, У него была черная кожа. И пахло от него негром.

Я закрыл входную дверь и начал раздеваться. Я сам не понимал, что делаю, и осматривался вокруг. Потом я пошел в спальню, но остановился на пороге. Передумал и пошел в ванную. Я стоял перед зеркалом. На меня смотрел крепкий парень лет тридцати пяти, широкоплечий и дышащий здоровьем. О таком парне и сказать нечего. Самый настоящий белый… только мне не нравилось выражение его глаз.

Глаз человека, который только что увидел призрак.

IV

Прямо назавтра я стал подыскивать другую квартиру, но это было трудновато и предстояло выложить кругленькую сумму. Шейле я об этом ничего не сказал. Я знал, что она очень любит нашу квартиру, а потому боялся ей говорить. Какой бы предлог выдумать? На улице я бесконечно оборачивался, смотрел, не идут ли за мной, искал взглядом худощавую фигуру Ричарда, его кожу полукровки, курчавые волосы, мятый костюм и длинные руки. Сохраненные в памяти детские воспоминания, связывавшие меня с этим самым Ричардом, обладали одним тревожащим и тягостным оттенком, хотя я и не мог установить, в какой именно момент появился в них этот оттенок, ведь это были такие же точно воспоминания, как и у всех детей. Ричард был наиболее темнокожим из нас троих, и этого обстоятельства было, вне сомнения, достаточно, чтобы частично объяснить мое беспокойство.

Я добирался к Нику окольными путями, то проезжая лишнюю станцию, то недоезжая, а затем возвращался к бару кружным путем, как бы по лабиринту, который я бесконечно сплетал из соседних улиц, достигая этой изнурительной игрой —мысленно, хочу я сказать, — подобия отсрочки, мнимую безопасность, обманчивая решетка которой защищала меня от возможного нападения.

Но в конечном счете всегда приходилось входить к Нику, отбросив предосторожности, как ни в чем не бывало, стараясь не оглядываться. Что я и сделал в этот день, как делал во все остальные.

Джим просматривал вечернюю газету, разложив ее на стойке, и, заметив меня, оторвал от нее глаза.

— Привет…— сказал он.

— Привет.

— Тут к тебе один тип приходил.

Я так и застыл. А потом, вспомнив о посетителях, прошел за стойку прежде чем идти переодеваться.

— Какой тип?

— Черт его знает. Хотел тебя видеть.

— Зачем?

— Откуда мне знать?

— Обычный тип?

— Ага, обычный. Да что с тобой такое?

— Ничего.

— А… Ну, ладно, — сказал Джим. Он вновь уткнулся в свое чтиво, но почти тотчас же поднял голову.

— Он вернется через час.

— Сюда?

— Ага, сюда. Я ему сказал, что ты будешь.

— Ладно.

— Тебя это что, смущает? — спросил Джим. С полной безучастностью в голосе. Простое любопытство,

— А почему это должно меня смущать? Я его ведь вовсе не знаю.

— Ты никого не ждешь?

— Никого!

— Ну, пусть…— сказал Джим.

Я пошел в гардеробную и стал раздеваться. Через час, значит.

Это не Ричард. Джим бы сказал, если бы заходил негр.

Так кто же тогда?

Надо просто подождать часок. Я кончил одеваться и вернулся в бар.

— Сделай мне виски со льдом, Джим.

— Не слишком виски? — сказал Джим.

— Не слишком воды.

Он посмотрел на меня, воздержался от комментариев и наполнил стакан. Я залпом выпил холодную и терпкую жидкость и попросил еще, Не люблю спиртного. Я почувствовал словно уксус в желудке, но остался спокойным, совсем спокойным и напряженным.

Я уселся на краю стойки, откуда я мог наблюдать за всеми входящими и выходящими.