Мертвые сраму не имут... - [38]

— Здоровья и удачи тебе, великий киевский князь. Рад видеть тебя.

— Здрав будь и ты, старче. Ты хотел видеть меня, и вот я здесь.

— Великий князь, я сам собирался прийти к тебе после службы, однако ты опередил меня.

— Старче, я моложе тебя. А мы, русичи, чтим старость.

— Великий князь, я много слышал о тебе, твоих свершениях и знаю, что Империя не имеет недруга могущественнее тебя. Точно так нет у патриарха константинопольского страшнее врага, нежели патриарх болгарский. Сейчас он перед тобой.

— Знаю это, старче. Но какое дело до любви и ненависти христианских патриархов мне, язычнику, киевскому князю? Кто патриархи для меня, а для них я?

На бледных щеках патриарха выступил слабый румянец, его глаза в упор жгли князя Святослава.

— Великий князь, дабы стать сильным, надобно иметь друзей. А христианство — великая сила. Скажи, разве не желал бы ты приобрести сейчас могучего и надежного союзника?

— Старче, любой воин без раздумий ответит, что два меча в умелых руках всегда сильнее одного.

— Великий князь, я — болгарин и ненавижу Византию. А потому желаю победы тебе, брату-русичу. Однако я христианин, и оттого не могу допустить поругания своей святой веры и торжества над ней язычника, кем бы он ми был.

— Старче, я — язычник, это так. Но император Иоанн — христианин, как и ты. Так отчего ты явился в Доростол просить защиты у меня, язычника, а не обратился за ней к христианину Цимисхию?

— Я знал, что ты это спросишь, и готов к ответу. Да, ты язычник, но разве твоя мать княгиня Ольга не была христианкой? Пусть император Цимисхий сегодня христианин, но разве его недавние предки не были язычниками? Разве и сейчас нет язычников в Болгарии и даже самой Византии? А разве мало христиан у тебя, великий князь, на Руси и даже здесь, в твоих дружинах? В этом сила нашей веры: она открывает глаза слепым и не отталкивает от себя незрячих. Христианство всегда готово принять в свое лоно новых братьев и сестер, кем бы они прежде ни были.

По лицу князя Святослава пробежала улыбка.

— Старче, если не ошибаюсь, ты хочешь, чтобы моим союзником стал Христос? Но если мы оба с императором Иоанном будем христианами, на чью сторону придется стать нашему общему с ним Богу?

— Я и вся моя паства будем неустанно молиться за тебя, великий князь.

— Старче, я старый опытный воин и знаю, что на поле брани сражаются не Боги, а люди, и врага побеждают не молитвами, а мечом. Не Христос нужен мне, а воины, с которыми мои русичи могли бы в битве стать плечом к плечу.

— Великий князь, христианство — не только молитвы, это и многие тысячи храбрых воинов.

Патриарх сделал знак монаху, и тот, сбросив с головы капюшон плаща, явил присутствующим грубое, обветренное лицо воина. Из-под застежки его плаща виднелся верх кольчуги, из-за пояса торчала рукоять кинжала. Тяжелый взгляд воина-монаха остановился на князе Святославе, Это был боярин Радул, вчера завершивший в Доростоле свой длинный и опасный путь из Охриды.

— Челом тебе, великий киевский князь, — поклонился он князю Святославу. — Я прибыл от комита охридского Николая Шишмана и его сыновей. Они желают тебе многих лет здравия и хотят говорить с тобой. Для этого в Доростол послан я, боярин Радул.

— Благодарю, — ответил князь Святослав, — и желаю многих лет жизни комиту, его сыновьям и тебе. Слушаю, что желает сказать мне комит Николай Шишман.

— Великий князь, комиты Охриды никогда не признавали власти Византии над Болгарией. Сейчас они снова свергли владычество Империи и готовы с оружием в руках отстаивать обретенную свободу. У тебя и у комита Николая один недруг — император Иоанн Цимисхий, — громко и торжественно произнес Радул.

— Я давно слышал, что в Западной Болгарии неспокойно, а комит Шишман не желает быть слугой Империи. Если он с сыновьями восстал против Византии, я рад этому. Теперь у императора Иоанна два врага на болгарской земле, и я готов сообща с комитом Николаем сражаться супротив Нового Рима.

— Это не просто великий князь. Между Охридой и Дунаем ромейские легионы, к тому же нас мало, поскольку мы только начали собирать свои силы.

— За перевалами в Македонии десять тысяч моих русичей. Ударьте в спину ромеям, что закрыли горные проходы и не пропускают их к Доростолу, и комит Николай получит десять тысяч смелых и отважных воинов.

— Это воины-русичи, великий князь, которые всегда будут послушны в первую очередь твоей воле. А комиту нужны единоплеменники, единоверцы, однако они делят, выжидают. У людей Охриды слишком печальный опыт в борьбе с Византией. Есть лишь одно имя, которое может сплотить охридских болгар в их стремлении к свободе и повести против Империи. Это твое имя великий киевский князь, ибо за ним стоит Русь.

Святослав нахмурился, глаза его потемнели.

— Но разве не знают болгары в Охриде, что я не первый год сражаюсь с Империей? Разве не в едином боевом строю находятся сейчас русичи и болгары в Доростоле? Разве мало пролилось уже нашей общей крови? Разве этот пришедший со мной воевода, — кивнул князь Святослав на Стояна, — не болгарин?

Радул даже не взглянул на Стояна.

— Я не знаком с этим человеком, великий князь. Мне велено всего лишь передать тебе слова моего комита. Мы, болгары, — христиане, на нашем знамени лик Спасителя. Мы не можем идти вместе с язычником против своих братьев по вере. Так говорят тебе комит Николай Шишман с сыновьями и охридские бояре.