Мертвые дома - [26]

Полковнику Кубильосу не оставалось ничего другого, как подавлять бушующую в нем досаду. Часами он сидел у дверей управления верхом на кожаном стуле, держа плеть между ног. Из-под его полураспахнутого ликилики выглядывал револьвер в кобуре на широком поясе. Он смотрел, как время от времени проходят мимо худой мужчина, едва переставляя ноги, оборванная женщина с кувшином воды на плече, голый ребенок землистого цвета, словно его только что слепили из глины. Так протекут месяцы, а может, и годы, пока в силу какого-нибудь непредвиденного обстоятельства его не вызовут в Маракай, что весьма мало вероятно, так как у генерала Гомеса поразительная способность забывать людей, или пока его не укусит малярийный комар, и тогда прости-прощай, полковник Кубильос!

26

Но ни Эрмелинде и никому другому не приходило в голову, что, когда полковнику Кубильосу удастся найти человека, на которого он обрушит свою отстоявшуюся ненависть, им окажется Перикоте. Всегда довольный собой, Перикоте, со своей гитарой, песенками, неприличными шуточками и незатейливыми серенадами, не желал видеть горькой стороны жизни, даже когда жизнь обходилась с ним жестоко. От малярии умерли его мать и оба брата, к нему самому пристала лихорадка, подолгу трепавшая его, а Перикоте продолжал распевать серенады перед разрушенными окнами и разглядывать ноги женщин внимательнее, чем это было уместно.

И именно женщина, сама того не желая, принесла ему несчастье. Дело в том, что у Перикоте была женушка по имени Петра Сокорро, с которой он занимал не один из внушительных полуразрушенных домов в центре Ортиса, а ранчо, одиноко стоявшее на открытой местности недалеко от города. Петра Сокорро была проституткой из Эль-Сомбреро. Она приехала в Ортис, без сомнения плохо осведомленная о здешних условиях, ибо намеревалась тут подработать. Однажды в полдень она сошла с попутного грузовика, вся размалеванная, бренча жестяными браслетами. У нее в руках был узелок с апельсинами и сундучок с одеждой. К концу недели она жила на ранчо у Перикоте, и никто не знал, как они познакомились и о чем договорились. Но Петра Сокорро больше не разрисовывала себе лицо и не вертелась у окна, глядя на мужчин, проходивших мимо. А Перикоте все так же до полуночи играл на гитаре, распевал серенады, но уже не глазел на женщин с прежней наглостью.

Несчастье началось с того рокового момента, когда полковник Кубильос, проезжая верхом через поле, заметил издали Петру Сокорро, которая толкла маис у двери ранчо. К девушке вернулись крестьянский румянец и крестьянские повадки. В ритме примитивного танца грациозно поднимались и опускались ее руки, дрожали маленькие груди под тканью рубашки, двигались бедра. Дешевое колечко с цветной стекляшкой вместо камня — единственное, что осталось от прежней жизни, — блестело на ее смуглом толстом пальце. Полковник Кубильос остановил лошадь, и Петра Сокорро прервала работу. Мгновение они смотрели друг на друга. Затем Петра провела тыльной стороной руки по потному лбу, поправила растрепавшиеся волосы, спадавшие в беспорядке, и продолжала работу, не глядя больше на всадника, который наблюдал за нею поверх изгороди.

— Кто эта женщина на ранчо? — спросил Кубильос Хуана де-Дьоса, вернувшись в управление.

— Шлюха из Эль-Сомбреро, полковник, — ответил полицейский. — Теперь она живет с Перикоте.

Полковник Кубильос спокойно уселся на кожаный стул, опустил плетку меж ног. Из-под его полураспахнутого ликилики выглядывал револьвер в кобуре на широком поясе. Он дождался, пока Хуан де-Дьос расседлал лошадь, и затем приказал:

— Ступай к этой женщине и скажи, что я приду провести с ней ночь. Пусть она ждет меня в восемь часов.

Но Петра Сокорро уже не была шлюхой из Эль-Сомбреро, она была женой Перикоте, Когда Хуан де-Дьос пришел с поручением от правительственного наместника, она встретила его почтительно и испуганно и сказала:

— Передайте полковнику, что мне очень жаль и что я ему очень благодарна, но у меня есть муж.

Она не стала рассказывать Перикоте о случившемся. Зачем? Чего бы она этим добилась? Того, что он пошел бы на какой-нибудь неосторожный шаг? Он и так выпивал с кем попало и слишком много болтал с каждым встречным. И видит бог — она была уверена, что теперь полковник оставит ее в покое.

Но Кубильос не успокоился. Хуан де-Дьос снова навестил ее и принес подарок — несколько вар цветастой ткани, которую Петра Сокорро, боязливо извинившись, отказалась принять. А неделей позже, субботним вечером, когда издалека доносился голос Перикоте, который во все горло распевал песенку в кабачке Эпифанио, правительственный наместник собственной персоной вломился в ранчо.

— Я пришел провести с тобой ночь, — властно заявил он.

— Я ведь передавала вам через Хуана де-Дьоса, полковник, что я очень сожалею и мне очень неприятно, но я не могу, — ответила женщина, чуть не плача.

— Не говори ерунды! — отрезал Кубильос, схватив ее за руку. — И не разыгрывай из себя тихоню. Давай раздевайся!

Но Петра Сокорро, которая уже не была шлюхой из Эль-Сомбреро, а была женой Перикоте, вывернулась из его рук, словно ящерица, как дым скользнула в ворота ранчо и пустилась бежать через темный лес, босая, как была, по колючкам и острым камням.