Мертвецы сходят на берег - [41]

Точно такое же детское возбуждение охватило меня при виде этой таинственной двери. Я не смотрел на остальных, но думаю, Танкред (мое мнение о нем за прошедшие пару дней очень переменилось) был в таком же восторге, как я. Короче, я повернул ключ, снял замок и открыл тяжелую дверь. Потом взял лампу и вошел. За мной по пятам шел Танкред, дыша мне в макушку, за ним — все остальные.

Перед нами открылась квадратная, размером примерно четыре на четыре метра комнатка с люком в крыше. Первое, что я увидел, была большая старая шкатулка на полу и ветхий стул. Тут же стояло старинное бюро и высокий бронзовый канделябр со свечами. На столике в бюро лежал раскрытый толстенный манускрипт, а рядом — изумительный письменный прибор: чернильница с крышечкой и песочница с дырочками, чтобы посыпать песком исписанный лист; раньше при письме не пользовались промокательной бумагой. Прибор включал и стаканчик для перьев, и все это было серебряное. Из стакана торчали настоящие гусиные перья! Я достал одно перышко. Оно было заточено и испачкано чернилами. Поодаль я заметил и небольшой, чрезвычайно изящный перочинный нож.

Пока я с изумлением осматривал письменные принадлежности, Эбба, Танкред и Йерн разбрелись по комнате. Я огляделся. Если б не это бюро, комната, пожалуй, выглядела бы обыкновенным захламленным чуланом. В углу валялся массивный, покрытый ржавчиной якорь, к нему был зачем-то приделан старый морской компас. По стенам, словно в музейных витринах, были развешаны два корабельных штурвала, подзорная труба и большой фонарь с красным стеклом, спасательные круги с названиями разных кораблей. У стены стоял деревянный ящик с корабельными талями и целая стопка каких-то больших тетрадей. Я посмотрел это были судовые журналы. И наконец, уж совсем нелепая «деталь обстановки», придававшая каморке сходство с лавкой старьевщика: справа от входа, через все помещение, на уровне плеч, тянулась крепкая проволока, на которой были развешаны матросские брезентовые робы — целый морской гардероб. От них исходил сладковатый запах гнили.

Впечатление от комнаты, уютная или отталкивающая атмосфера, создается людьми, обитавшими в ней. Помещение, где мы очутились, могло показаться кладовкой старого моряка, в которой он хранил дорогие сердцу воспоминания и мог бы в уединении выкурить трубочку, погрузившись в атмосферу прежних бурных дней, проведенных в море. Однако здесь витало нечто иное. Мои нервы были странно возбуждены, словно я видел мумию, которая дышит и двигается. Немыслимое ощущение живого кладбища, попирающего законы природы, времени, повернутого вспять и отринувшего самое смерть, уничтожившего священную грань между живым и мертвым.

Лиззи единственная не вошла внутрь, она застыла на пороге, как бы не рискуя переступить невидимую запретную черту, глаза ее приняли выражение недоуменного отчаяния. Она прошептала:

— Как странно… Зачем ему весь этот хлам? И почему мне сюда нельзя?

Йерн немедленно отозвался:

— Некоторые собиратели, знаешь ли, весьма эксцентричны.

Я поспешил поддержать его:

— У меня был один знакомый, он собирал, представьте себе, заколки для волос, шпильки, гребешки — и никому не показывал! Даже собственной жене. Мы с ним однажды напились вдвоем и он похвастался, что у него есть шпильки Марии-Антуанетты и какие-то гребни Жозефины, возлюбленной Наполеона. Я потом попросил его показать, но он очень смутился и ответил, что это был пьяный бред… Бывают такие чудаки.

Я, разумеется, приврал, мне просто хотелось, чтобы Лиззи немного успокоилась.

— Он не мог притащить это в дом, — сказала она чуть громче. — Посмотрите, какой большой якорь! Он, наверно, очень тяжелый… Нет, я думаю, все это было здесь еще раньше, до нас.

— Однако здесь есть нечто свеженькое, — проговорил Танкред. — Взгляни-ка, что тут написано!

Мы оглянулись на спасательный круг, куда указывал Танкред. Крупные, четкие буквы на белом фоне гласили

«ТАЛЛИНН».

— Эстонский корабль?! — воскликнула Эбба и подошла к белому кругу на стене. — Может, он сам написал это слово? Нет, знаете, краска старая и на ней следы соли. Похоже, этот круг поплавал-таки в морской воде.

— Браво, фру Шерлок Холмс, — суховато откликнулся Танкред и подошел к бюро. Он заглянул в рукопись и сказал:

— Страница недописана. Любопытно… Что-то о сатане. Карстен, это, кажется, по твоей части!

Йерн не ответил, он был занят осмотром матросской одежды и с видом придирчивого покупателя вывернул наизнанку очередные жуткие штаны.

— Будьте добры, не надо тут ничего трогать! — попросила Лиззи, не двинувшись, впрочем, с порога. — А то будет заметно, что мы тут побывали… Мы все посмотрели, давайте пойдем вниз!

— Секундочку, Лиззи! — Йерн, как заядлый старьевщик, копошился над последней робой. — Я нашел тут…

Он не успел закончить фразу. Сдержанно-мягкий, но одновременно властный голос раздался как гром среди ясного неба:

— Я вижу, вы обнаружили мою маленькую пещеру.

Если бы мне за шиворот вылили ушат ледяной воды, думаю, эффект был бы слабее. Ужас пронизал меня до костей. Я втянул голову в плечи и повернулся на прямых деревянных ногах. В дверях стоял Пале с непроницаемой полуулыбкой античной статуи на бледных губах. Бьюсь об заклад, никто из нас не слышал его шагов — он возник на пороге, будто вырос из-под земли. Я уставился на него, как кролик на удава.