Мертвецам не дожить до рассвета. Герметичный детектив - [10]

— Вот, собственно, и вся оранжерея, — сказал Степан Тимофеевич.

Однако, если ему она казалась чем-то привычным и незначительным, то по виду Павла Нелюбина — это был настоящий сказочный грот. Он с любопытством разглядывал останки растений, устройство отопления, стёкла, горшки, статую.

— И этих труб хватает, чтобы растения не замерзали?

— Под землёй проложено ещё две, — отвечал хозяин, — бывало, конечно, что часть растений погибала в особо холодные зимы, но вот цитрусы раньше всегда переносили, а эту, конечно, нет.

— А зачем здесь резинки? — Спросил Коля, колупая пальцем резиновую прокладку между стёклами.

— Это новшество Дмитрия Олеговича, — восторженно пояснил станционный смотритель. — Изначально стёкла оранжереи были приделаны просто к дереву, но при движении тяжёлых поездов они сильно дребезжали, и тогда барин вычитал где-то и заказал рамы с резиной.

— А вы многое можете рассказать об этом месте, — заметил Нелюбин.

— Это не удивительно, ведь мы с женой живём здесь с самого начала работы станции и помним всё.

Закончив осмотр оранжереи, они вернулись в зал. Сумерки стремительно надвигались, и станционный смотритель зажёг электрические лампочки, свисавшие с потолка на длинных чёрных шнурах. Электричество пробежало, и тонкая вольфрамовая нить заискрилась тёплым жёлтым светом, разнося уют по всему залу.

— У вас есть электричество? — удивился Павел Нелюбин.

— Да, пока свет горит.

— Так вам его дают? По проводам? — продолжал удивляться Нелюбин.

— Да, нас не отключили, сам не знаю почему, — отвечал Степан Тимофеевич. — В иных местах уже по полгода электричества нет, а у нас есть. Чёрт знает как.

— Повезло, — вставил своё Коля.

Они уселись за столы и принялись коротать время в ожидании. Пили чай, перебрасывались ничего не значащими фразами. Станционный смотритель удалился в свои покои.

— Так вы путешествуете по сёлам? — опять спрашивал Павел Нелюбин священника.

— Да, несу слово божье, насколько позволяют силы.

— А разве у вас нет своего прихода?

— Да какой там приход, война же. Наша епархия уже вся почти распалась. Где большевики потрудились, где голод, кто из наших дьяконов на войну подался, а кто как я — странствовать ушёл, дабы нести помощь нуждающимся.

На этих словах Тихон отвернулся в сторону и встал из-за стола. Эти речи были ему не по душе. Он прошёлся по залу, вальяжно выбрасывая вперёд носки своих блестящих кожаных сапог. Заглянул в окна, но там не было ничего интересного: зимний ландшафт. Не зная, чем заняться, он подошёл к клетке с вороном и достал из кармана дорогой узорчатый серебряный портсигар с инкрустированным в крышку янтарём и малахитом. Два совершенно противоположных по цвету минерала образовывали узор удивительной красоты: на сочно-зелёном малахитовом фоне росли янтарно-солнечные лепестки цветов, переливающиеся медовым золотом.

Поглядев на красоту, Тихон открыл крышку и достал из портсигара папиросу «Мурсал № 55» с фабрики Самуила Габая. Это были дорогие папиросы высшего сорта. В своё время очень дорогие.

Он хотел закурить, но внимание его отвлёк ворон. Птица стояла на дне клетки и что-то копала или прятала в опилочной трухе, которой был усеян пол её жилища. Что-то блестящее сверкнуло в клюве. Ворон взглянул на Тихона и снова спрятал блестящий предмет под опилки.

Сокровище и ухищрения ворона заинтриговали Тихона. Он вставил папиросу себе в рот и наклонился к клетке, дабы лучше разглядеть, что это там прячет птица. Но ворон только этого и ждал, пока человек пытался вникнуть в его дела, он резким скачком подпрыгнул к Тихону и клювом выхватил папиросу из его рта. Тихон ещё ничего не успел понять, только отпрянул, а ворон уже сидел наверху, пряча папиросу в импровизированное гнездо на толстой ветке.

— Стерва! — выругался Тихон и с силой ударил ладонью по клетке, желая отомстить хитрой и проворной птице.

Ворон кричал на него, плевался и сыпал проклятия. Тихон, растопырив пальцы ладони, тряс ими перед клеткой, чтобы сильнее напугать птицу, но его действия не возымели никакого результата. Ворон продолжал каркать и широко разевать свою розовую пасть, а Тихон так и стоял перед клеткой, потеряв из своего запаса одну папиросу.

— Ничего, сейчас получишь, — мстительно сказал Тихон, доставая новую и прикуривая её от спички.

Он сильно затянулся и пустил едкую струю табачного дыма прямо в птицу. Ворон поморщился и уселся к себе в гнездо, предупредительно отведя голову в бок.

— Нравится? — блестя глазами, Тихон спросил ворона, — Получай.

Он выпустил ещё дыма и только потом, отягощённый бездельем, направился к окнам, что выходили на поле.

Снег уже не шёл. Сумерки опускались, но белая гладь поля была ещё различима. Зимний пейзаж застыл, как на картине, и его уже ничто не могло разбудить от ледяного сна. Взгляду не за что было уцепиться, лишь снег да тёмные полосы деревьев. Но вдруг Тихон краем глаза заметил движение и устремил свой взор туда. Там и вправду что-то двигалось. Через несколько минут уже можно было разобрать несколько фигур. Одни были высокие, вероятно, всадники, другие же плелись у самой земли. Чёрные силуэты ползли по чистой белизне, колыхались, то вздымаясь, то опускаясь, и их хаотичное движение было похоже на то, как шагают мохнатые гусеницы из семейства медведиц.