Мёртвая зыбь - [27]

— О нет, ваше превосходительство. Я был любитель сыска. У нас жандармские офицеры работали, они, знаете, аристократы, притом не из храбрецов. А я по своей охоте занимался сыском. Целую неделю ездил извозчиком номер две тысячи восемьсот семьдесят четыре, сам вызвался, и за это меня особо благодарили. Ну, это я просто как любитель.

— Очень это все интересно… Кстати, как мне вас величать прикажете?

— Как угодно. Скажем, Подушкин Степан Захарович.

— Как же вы все-таки уцелели, Степан Захарович?..

— Чудом. Как раз перед февралём назначили меня полицмейстером в Керчь. Не доехал. Конечно, все бумаги сжёг. У меня всегда паспорт был на другую фамилию. На случай командировки, если секретное поручение, это полезно. Долго скрывался у родственников в Туле. Ждал Деникина и не дождался. Словом, эпопея… Однако я пойду. Нас ведь найти нелегко.

Он выскользнул в дверь. Якушев покачал головой. Хорош! Полицейская крыса!

Дверь заскрипела, и вошёл, вернее, вбежал Стауниц.

— Прошу прощения. Опоздал, надо было оповестить наших, времени мало. Будет Ртищев, вы его знаете, Зубов — это курсант, об остальных скажу позже…

Открывалась дверь, входили люди и усаживались на скамью несколько поодаль. При тусклом свете лампочки трудно было разглядеть лица.

— Кажется, все, — сказал Стауниц. — Господа, нам предстоит выслушать важное сообщение Политического совета.

Не поднимаясь с места, Якушев начал:

— Мы, то есть Политический совет, получили инструкции от Высшего монархического совета из Берлина. Мы не нашли нужным познакомить вас, господа, вашу группу с этими инструкциями. И вот почему: Политический совет считает, что из Берлина нельзя диктовать нам, как поступать. Наши собратья за границей не знают обстановки, они оторваны от России. Нам на месте виднее. Мы сами определим наши задачи и поставим в известность Высший монархический совет о том, какие решения примет предстоящий съезд наших единомышленников — членов Монархической организации центральной России.

Якушев уловил лёгкое движение и понял, что его слова приняты одобрительно.

— В связи с созывом съезда возникает очень важный вопрос. Речь идёт о средствах. Мы ожидаем от наших соратников за рубежом не указаний, как нам действовать, а реальной денежной помощи. Нужны не добрые советы, а деньги. Помощь, которую мы можем получить от наших единомышленников здесь, ничтожна, Надежды, которые мы возлагали на одного «испытуемого», рухнули, на нэпманов надеяться нельзя. Нэп их устраивает. Главное — получить средства от промышленников за границей и от иностранных правительств. В связи с этим очень важно установить постоянную и прочную связь с заграничными монархическими организациями, с Берлином, Парижем. Политический совет ведёт переговоры с одним пограничным государством о том, чтобы организовать безопасный переход границы. Как и каким образом это будет сделано, я вам, по понятным причинам, не скажу. Но мы уверены, что такая связь будет установлена. Наконец, в целях конспирации внутри страны и для сношения с зарубежными организациями наша МОЦР будет иметь наименование «Трест». Об этом мы уведомили Высший монархический совет. Я сказал все.

Поднялся Ртищев, откашлялся, вытер платком губы, по всему видно, что он готовился произнести длинную речь.

Якушев знал заранее, что это будет нудное и велеречивое излияние в духе церковной проповеди и листовок монархического «Союза русского народа», будут повторяться слова: «Русь», «престол», «самодержавие», «обожаемый монарх»… Сколько таких речей придётся ещё выслушать, а может быть, и произнести самому, чтобы козырять монархическими убеждениями! Но теперь он знал цену этим речам и знал, почему их надо произносить среди врагов.

Пока говорил Ртищев, можно было вглядеться в лица тех, кто сидел против него на скамье. Якушев обратил внимание на молодого человека с сильно напудренным лицом и порочным чувственным ртом, на совсем юную девушку с косами, старательно уложенными под шапочкой. «Эта дурёха куда затесалась?» Рядом с ней сидел пожилой человек в пальто, в тёмных очках, затем бородач в поддёвке, типичный «охотнорядец», вспомнилось Якушеву. Но больше других заинтересовал военный в длинной кавалерийской шинели. Он сидел неподвижно, опустив голову и уставившись в пол. Это был, наверное, курсант Зубов.

— Дорогие собратья, — журчал Ртищев, — я имел высокую честь присутствовать на том заседании, где составлялся ответ на послание Высшего монархического совета. Не могу скрыть от вас моей тревоги, в этом послании сказано: «Не напирать на монархизм». Собратья! Можем ли мы, верноподданные, скрывать свои чувства от народа? Можем ли мы, говоря с солдатами, умолчать о священной цели нашей — о воцарении вновь на престоле царя-батюшки, державного хозяина земли русской…

Якушев встал:

— Позвольте вас прервать! Я не могу допустить разглашения письма, которое принято нашим верховным органом и направляется за границу в зашифрованном виде, — это нарушение конспирации…

Ртищев открыл было рот, но ничего не сказал и сел. Фонтан красноречия иссяк, эффекта не получилось.

Тогда поднялся Стауниц.

«Этот, по крайней мере, не дурак, а откровенный подлец», — подумал Якушев.