«Мёртвая рука». Неизвестная история холодной войны и её опасное наследие - [191]

Они прочесали здание № 211, где готовили питательную среду для выращивания бактерий; мощность производства составляла тридцать тысяч тонн в год. Они побывали в подземных бункерах с укреплёнными бетонными стенами толщиной в два метра; там носителей болезни превращали в оружие. В бункерах находились компрессоры и холодильники для хранения веществ, а также специальные производственные линии, где бомбы заполнялись бы микробами и запечатывались. Они прошлись по зданию № 231, где предполагалось высушивать и перед помещением в бомбы превращать в порошок бактерии сибирской язвы. Здание, похоже, ни разу не использовалось по назначению.

Самые важные открытия были совершены на главной производственной площадке — в здании № 221. Интерьер напоминал декорации какого-то старого фантастической фильма — трубы, резервуары, клапаны, кабели. Большая часть оборудования не была подключена. В здании также находилось высокогерметичное оборудование для работы с патогенными микроорганизмами. За один производственный цикл (три дня) фабрика могла произвести полторы тонны бактерий. Питательная среда подкачивалась из здания № 211 на верхние этажи здания № 221, где в небольшие реакторы вводили бактерии сибирской язвы. После выращивания содержимое камер откачивали в десять огромных реакторов, каждый высотой в четыре этажа. После культивации смесь крутили в центрифуге, чтобы отделить отходы и питательную среду. Потом бактериальная кашица поступала в здание № 231 для высушивания и измельчения, а затем в бункеры для изготовления боеприпасов — или на склад. Готовое оружие можно было грузить в вагоны.

После всех поразительных открытий, которые довелось сделать Веберу, день, когда он увидел большие реакторы, дипломат считал одним из самых неприятных:

«Это завод, где во время военной мобилизации могут производить триста тонн сибирской язвы и снаряжать ими оружие, направленное на Соединённые Штаты. На вид завод был как будто из 1930-х. Там не было ничего высокотехнологичного. Примерно то же я чувствовал, держа в руке слиток урана. Просто металл. А тут были просто большие сосуды, вроде тех, что показывали в фильмах 1930-х. Но мы знали, что они способны убить множество людей. Было жутко думать, что для производства в огромных количествах этого оружия не нужны никакие сложные технологии».

В здании № 221 Вебер забрался на один из ферментеров объёмом двадцать тысяч литров и высотой с четырёхэтажный дом и посветил фонариком внутрь. Цилиндр был сделан из специальной стали и покрыт внутри смолой. Вебер увидел мешалки, подключенные к центральному стержню, взбалтывавшему споры сибирской язвы. В этой темноте он не мог разглядеть дно, но в полной мере ощутил невероятный масштаб производства. В водовороте камеры должны были крутиться триллионы спор сибирской язвы — достаточно, чтобы уничтожить население целых государств. Вебер — методичный, немногословный и осторожный человек — почувствовал, как мурашки взбегали у него по спине:

«Я думаю, что увиденное яснее, чем что-либо, открыло мне глаза на две вещи. Во-первых, на биологическое оружие. Я читал о нём. Я слушал учебные курсы. Но сейчас передо мной было нечто реальное. Во-вторых, на Советский Союз. Я никогда не верил в эти рейгановские слова об “империи зла”. Я был продуктом либеральной восточной школы, учился в Корнелле, но теперь буквально оказался лицом к лицу со злом».[859]

В воскресенье Лепешкин пригласил Вебера и его группу в свой коттедж на реке Селети, на банкет. Был солнечный день, они ловили рыбу и купались, наслаждались шашлыком и ухой. Лепешкин разливал водку. Они надели бейсболки для защиты от яркого солнца, отражавшегося от голубой речной воды. Лепешкин объявил: «Официальная часть закончена». Вебер вспоминал: «Он имел в виду, что теперь можно и поговорить, сказать правду. Всё, о чём мы говорили прежде, было частью сценария».

Лепешкин рассказал настоящую историю Степногорска. Фабрику построили в 1979 году после несчастного случая в Свердловске, она обеспечивала СССР возможность вступить в биологическую войну спустя несколько недель после объявления мобилизации. Пасечник и Алибеков были правы: все эти годы советские и российские генералы и дипломаты лгали. Действительно, говорил Вебер, даже руководители завода солгали ему в лицо всего двумя днями ранее, когда заявили, что выпускают вакцины.

Выпив водки, две команды сблизились; русские честно рассказывали о своей работе в системе. По словам Вебера, они говорили: «В то время мы не знали, что это неправильно. Мы не знали, что это незаконно. Мы не знали, что есть конвенция о биологическом оружии. Мы просто думали, что защищаем страну. Теперь мы знаем достаточно и знаем, что это было плохо, и мы хотим работать вместе и делать что-то достойное до конца жизни». Лепешкин говорил, что работу в Степногорске остановили за четыре года до того, в момент распада СССР. С тех пор из Москвы не было никаких официальных указаний. Они пытались самостоятельно перейти на производство гражданской продукции, и Лепешкин надеялся, что когда-нибудь из этого что-то выйдет.

Вебер вспоминал: