Мёртвая хватка - [2]

     Я шла на необузданные поступки, ходила пешком в другой город,  по заносам к нему толкала его машину, жила в его гаражах, когда мать выгнала его из дому, вкалывала на его огородах, ломала ноги, руки, открывала бизнес в пятьдесят, шила по ночам, пытаясь заработать… И  он привык, что я всё могу. Спасать и протягивать руку помощи не каждый сможет, все думают о себе, а вот  жертвуя всем ради любимого… Всех теперь поглотил дух  меркантильности, а та наша любовь была  так удивительна, и так ценна. С девяностых, таких голодных, но таких прекрасных, где  мы с ним  «Анжелику» читали взахлеб, и самым большим праздником было ему принести следующий том увлекательного путешествия той любвеобильной красавицы Анжелики…  Он её рисовал карандашом, такую утонченную. Эту Анжелику... Мы, вроде бы взрослые люди учились в книжке  красоте любви - ведь  до встречи друг с другом так мечтали о ней, ждали (увы, так вышло) друг друга, хохотали при встречах,   от радости жили по десятку лет в самых настоящих гаражах - мёрзли там, поставив печь,   готовили на ней  (сохранилась та печь - новые хозяева не нарадуются теперь ей, ведь делал её Лешка, ожидая меня промерзшую и прибегавшую к нему из другого города).     

     Не сумела его мама понять, что наконец-то пришла к сыну взрослая жизнь, и игрушки мальчишки, задержавшегося в детстве - хочу ту игрушку иди другую, эти игрушки закончились, и её сынок в сорок сумел оторваться от её сиськи  мамкиной… Очень жаль, что я тогда не сумела понять  и сделать соответствующие выводы - он будет где-то ребенком всегда.  Ломка его была ужасной. По большому счёту  я начинала понимать - ему нужна была вторая мать, он так  и называл меня: «Ты моя вторая мамка». Мне было обидно, но я  приняла правила его игры -  думать за двоих,  работать за двоих и не часто  огорчаться от его  поступков, не всегда логичных и правильных - жить импульсами был его конёк. Нет, бы мне  его забрать к себе в город, но…. Жалели его маму… Как же,  она немощная будет - то сынок рядом туда сюда прибежит, если маме будет хреново. Вот только мама никого не жалела… Он нанял ей нянек - заботился о ней - скорее причина её  недовольства была очевидна, но она этого  не понимала.  К его маме, всю жизнь благодаря гонорарам папы жившей на широкую ногу, к его властной маме (как сказала,  так и будет) пришла немилосердная старость… И какая-то козявка вроде меня, тихая и неприметная, так крутила её сыночком, когда он дрался с кем - с нею, матерью, защищая меня.  Так и жили десять лет. Да,   пройдут эти годы, и новые испытания свалятся на  нашу голову.  Я  возьму опеку над отцом на долгие десять лет... Я   тогда разрывалась между ними. Ох, тяжелая жизнь прожита. Но за большую любовь и заплачено  нами по полной разлуками, тоской  друг за другом.  Это же надо, в  шестьдесят  лет  мне кричать ему в трубку по несколько раз в день:

   - Лёнчик, зайчик,  та я ж тебя так люблю.

 Он, скучая по мне, хохотал и отвечал:

   - За что ж меня любить, старого хрыча.

   - Все равно люблю, - кричала я - А ты меня любишь?  Он отвечал:

   - За что любить меня, старого хрыча?

   - Ну ты хоть капельку меня любишь?  Он отвечал, огрубляя свой голос:

   - Я люблю свою зайчиху, бабушку зайчиху, ну что тебе так нравится?.

   - Да, -отвечала я,  счастливая.

   Ну не мог он простить  мне моей старости ,это его так мучило - из красивой бабы превратиться в старуху…. Он ведь так любил всё красивое…. Но вот последнее признание,  оно так врезалось в память. Как-то я возилась на кухне он вошёл и сказал:

   - Если вдруг что с тобой случится,  то я никогда не женюсь, лучше буду жить сам.

    Всё великое оказывается так просто -   все так без пафоса -  признание в любви после двадцати лет совместной жизни. Вся эта жизнь от молоденькой девчонки и до- убитой под грузом забот старухи посвящена ему -главному человеку моей жизни… 

     Я поклялась себе, что я издам все его произведения – стихи, рассказы и повести. Ну  очень был талантлив и разносторонен этот человек…  Всё, что я нашла в его компьютере я опубликовала в сети. И вот нашла сильно потертую бумажку с его рассказом  - никогда он  мне её не показывал, и такими мыслями он со мной никогда не делился. Говорил, конечно, что от тоски и обиды на  баб выпивал и заработал инфаркт, так как бабьё не поняло его и его мятежную   душу… Я его где-то понимала, так как сама была не понята,  ведь была наивна и романтична. Он кроме своих мужских подвигов,  ну  хвастун же, никогда со мной не делился нелицеприятными воспоминаниями. Ему, парню с кабацкой душой,  очень хотелось передо мною, правильной девочкой, не  берущей и капли спиртного в рот и сроду не курившей, выглядеть чистеньким, словно начав жить с чистого листа. Давалось это тяжело, он срывался и часто не по делу всем возмущался. Я по своей наивности все его окрики  и обиды   принимала на свой счет, сама себе казалась такой неправильной, и старалась ему во всём  угодить.   Своей сумасшедшей харизмой он купил меня с потрохами. Я на всё была готова ради него - ходить пешком по заносам в другой город  , только узнать почему ж он не приехал на работу - тогда телефонов не было. В его поселке тушить пожары - загорелась груба, а он растерялся, я нет и отчаянно боролась с огнем. Он тогда удивлялся: «Нас бы уже не было, и нас бы и не нашли на пепелище».  У  меня словно включался механизм  защиты  его, маленького ребенка,  таскаться на привозы со стокилограммовой сумкой, пытаясь заработать для семьи… А мне тогда после операции можно было поднимать не более трёх килограммов… Видимо, страх его мамы за здоровье его и такую сумбурность и непредсказуемость желаний не всегда логичных и правильных всё таки как-то передался мне   или   его магия которой он  из любопытства занимался…   Во время первых  встреч в девяностых я довела его до ума, он стал самоуверен, приодела его, устроила на работу к себе. Конечно, его холеного, овеяного  славой виртуоза манили богатые невесты со званиями и должностью. Одним он отвечал: «Ленка очень много мне дала в этой жизни и поэтому я просто обязан на ней жениться». Другим говорил: «Разные у нас с тобой дороги, разные у нас с тобой пути…» Он писал мне благодарные письма: «Спасибо, что ты сделала для меня».  Я помню, как он пришел ко мне в старом отцовском пальто и в шапке ушанке, ему было наплевать как он одет. Я, признаться, не могла понять,в чем причина благодарности - ну  ну сумела понять много раз брошенного своими многочисленными женщинами. Ну, короче, потеряла голову: стихи, посвященные мне, эта волшебная его музыка. Таскал меня слушать соловья или тащил в клуб, и  играл мне на рояле, на настоящем классическом рояле, и заявлял при всём честном народе мне, новой девочке, своей новенькой, чужой на поселке: «Этот «Вальс любви», он так и называется, я посвящаю тебе.»  Да я тогда голову потеряла, такой шалапут, разгильдяй и на тебе посвящение. Очуметь, хоть кто-нибудь сможет вспомнить такое в своей жизни...