Мертвая голова - [6]

Дважды мы отправляли ее в больницу. Он разбил ей челюсть и сломал нос. И она по-прежнему оставалась с ним. Через какое-то время я возненавидел и ее. Я ненавидел ее за глупость, за то, что у нее не хватает решимости уйти от него. Ему ничего не стоило убить ее. Когда он был пьян, то не соображал, что делает. Ему было все равно, кому причинять боль.

Больше всего я боялся праздников — Рождества, Пасхи и других. Не было ни одного Рождества, которое бы он нам не испортил. Мама обычно готовила праздничный обед, а он сидел в пабе, только к ночи приходил домой, ругался и бил посуду.

Однажды на Рождество — это было года два назад — мы сидели за столом и ждали его к праздничному обеду. Он ввалился, еле держась на ногах, обозлился, что стол еще не накрыт, и перевернул его. Он разбросал все: тарелки, чашки, еду. Потом начал бить мать, а она, как всегда, даже не пыталась защищаться, ни разу не ударила его в ответ. Возможно, она боялась, что от этого будет еще хуже.

На полу валялся нож, и я наклонился за ним. Мне хотелось ударить его ножом. Я хотел убить подонка, но он увидел у меня этот нож. Наверное, он угадал мои намерения и накинулся на меня. Мать пыталась его остановить. Он ударил ее, она упала, и он продолжал ее бить. Я убежал, закрылся у себя в спальне, но он ворвался и жестоко меня избил. Я неделю не ходил в школу, пока не сошли синяки и не зажили раны. Но даже тогда мать ничего не предприняла. Она ко всему относилась как к должному. Я думаю, она просто привыкла к такой жизни.

Тогда я понял, что хочу его смерти и что если останусь жить с ними, то убью его. Я не мог мириться с тем, с чем мирилась моя мать. Поэтому мне пришлось уйти из дома.

Иначе я бы убил подонка.

Глава 8

Из-за жары окна в комнате открыли настежь. Сильно пахло бензином. За окном жаркий ветер, вонь от перегоревшего масла и дым смешивались с отвратительным запахом нефти и превращались в ядовитое облако. Оно висело над портом Сэнт-Пэнкрас-Гудз, как толстое одеяло, сотканное человеческими руками. Удушающая жара делала привычное зловоние все более невыносимым.

Лежа в кровати в гостинице на Оссалтон-стрит, Брайан Уэбстер видел в окно станцию Гудз-Ярд. По ржавым рельсам, извергая столбы пыли, взад и вперед катались вагоны.

Чувствуя на себе любопытные взгляды других, он наматывал свои космы на указательный палец и ни на кого не смотрел.

Эти другие были приблизительно его возраста: девятнадцатилетние, которым можно дать все сорок. Бездомная жизнь оставила на их лицах свой отпечаток. Ни единой свежей, озорной мордашки. Одинаково изможденные лица людей, которые никогда и ни о чем не мечтают, одинаковые усталые головы, где не может возникнуть ясная мысль. Словно кто-то систематически высасывал из них жизнь, вытягивал последние крупинки надежды и заменял их отчаянием.

Это были девочки и мальчики в возрасте от пятнадцати до двадцати.

Брайан Уэбстер нередко слышал выражение: «Беда приходит не спросясь» и знал, что это правда. Она, не спросясь, пришла к нему и ко всем другим в этой гостинице.

Сейчас он отрешенно наблюдал за поездом, катившимся по ржавым рельсам, как в летаргическом сне.

— Что в этом толку? — спросила Сьюзи Грей. — Каждую неделю мы сидим здесь и болтаем о том, почему мы ушли из дома и что мы должны делать. И в следующую неделю мы все опять сидим здесь и говорим все о том же. Я не понимаю, какой в этом толк.

Сьюзи была на год старше Уэбстера и, вероятно, когда-то была хорошенькой. У нее еще сохранилась прекрасная фигура, хотя из-за постоянного недоедания Сьюзи очень сильно похудела. О том, что она плохо питается, можно было судить по ее волосам и коже. Все лицо покрылось какими-то болячками, длинные волосы потускнели и повисли как-то безжизненно. Она сидела на стуле, скрестив под собой босые ноги.

— Так какой в этом толк? — повторила она.

Эмма Пауэлл тоже хотела бы получить ясный ответ. Она работала в таких гостиницах-приютах, как эта, уже восемь лет. А начала этим заниматься накануне того дня, когда ей исполнилось двадцать два года. Гостиница на Оссалтон-стрит была всего лишь одной из многих гостиниц-приютов, созданных для кратковременного пребывания бездомных молодых людей. Правительство намеревалось убрать с улиц бездомную молодежь и всех прочих, у кого нет жилья. Это было отчаянной попыткой правительства повлиять на неприятную статистику. Никто точно не знал, сколько в Лондоне бездомных, и власти были заинтересованы, чтобы никто этого и не узнал. Гостиницы-приюты могли принять бездомных месяца на три. Срок вполне достаточный, чтобы манипулировать цифрами. Министры получали возможность разглагольствовать о том, как много ими сделано для бедных.

Эмма Пауэлл понимала, что решение проблемы бездомных было скорее неудобным кое для кого, чем вообще невозможным. Лондон был как гигантский ковер, бездомных сметали под него с глаз долой в такие вот гостиницы.

Она не знала, с чего начать. Ведь все ждут честного ответа на вопрос Сьюзи.

— Если вы все спросите прежде всего у себя, — начала Эмма, — если вы поймете, почему ушли из дома, то сами увидите, в чем ваша проблема.

— Жилье, — сказал Алан Кейси с сильным акцентом уроженца Глазго.