Мерседес из Кастилии - [52]

Но этот ураган был настолько силен, что превзошел все предыдущие бури; страх и ужас, охватившие экипаж в течение первых часов, положительно парализовали в людях всякие мысли и чувства. Вскоре и последние клочки парусов были сорваны.

Наступивший день не принес с собой ничего нового; ураган продолжал свирепствовать с прежнею силой, и «Ниннью» несло ветром среди бешеного хаоса волн по направлению к материку, лежащему на ее пути.

Около полудня признаки близости земли стали заметнее, и теперь уже никто не сомневался, что они вблизи берегов Европы. Но кругом ничего не было видно, кроме бушующего океана. Солнце не показывалось весь день. Настала ночь, и маленькое судно казалось предоставленным на произвол волн, а море бушевало все сильнее и сильнее.

— Ну, если нам посчастливится пережить еще и эту ночь, — сказал Колумб дону Луи, — то мы можем считать, что спасены.

Вдруг раздался крик: «Земля! Земля!» Все вздрогнули; это слово, которое при других обстоятельствах явилось бы радостной вестью, теперь являлось предвестием новой грозной опасности. Земля эта была так близко, что всем казалось, будто они слышат рев и всплеск прибоя о скалы. Никто не сомневался, что то был берег Португалии. Но ночь была до того темна, что почти ничего нельзя было различить, и нашим морякам пришлось изменить рейс, чтобы уйти назад в море, дальше от земли, из боязни быть выкинутыми на берег или разбиться о скалы.

Но изменить рейс и итти в ином направлении в такую бурю было нелегко, а без помощи парусов исполнить этот маневр было совершенно невозможно; пришлось поставить паруса; приказано было установить бизань. Одну минуту можно было опасаться, что вот-вот «Ниннья» пойдет ко дну, но она вскоре выпрямилась и понеслась по волнам, то взлетая на их косматые гребни, то ныряя и зарываясь между громадных валов, грозивших ежеминутно поглотить ее.

— Луи, — прошептал женский голос в тот момент, когда молодой граф, приоткрыв дверь женского помещения, заботливо заглянул в него, — Луи, Гаити лучше! Маттинао лучше! Очень плохо, не хорошо, Луи!

Это была Озэма, которой страшная буря не давала заснуть. В первое время плавания, когда погода была благоприятная, Луи часто заходил и беседовал с туземцами, главным образом, с женщинами, и Озэма сделала громадные успехи в своих знаниях испанского языка, точно так же как и дон Луи, которого она научила очень многим словам своего родного наречия.

— Бедняжка Озэма, — сказал молодой испанец, ласково привлекая ее к себе и стараясь поддержать ее в таком положении, чтобы качка не сбила ее с ног, — я понимаю, что ты должна сожалеть о Гаити и его мирных рощах и долинах!

— Но там Каонабо!

— Да, но он не так ужасен, как это разъяренное море, как эта страшная буря.

— Луи защитит Озэму! Так он обещал Маттинао, так он обещал Озэме!

— Да, но защитить против бури не в моих силах, дитя мое! Нам обоим остается только надеяться!

На груди молодого испанца был данный Мерседес на память о себе маленький крест из драгоценных камней, которым в то время любили украшать себя женщины.

Индианка увидела эту блестящую безделушку.

— Озэма хочет иметь это, — сказала она. — Это — Мерседес.

Девушка думала, что на языке Луи слово Мерседес означает все блестящее, красивое.

— Это не Мерседес, — сказал дон Луи. — Это только дала мне Мерседес. Эта вещь принадлежит Мерседес; и как бы я желал, чтобы эта чудная девушка приняла тебя под свое покровительство! Хочешь, надень эту цепочку себе на шею, Озэма!

Девушка закивала головой и с помощью дона Луи одела на себя блестящую цепочку, спрятала ее под складками своей одежды и прижала к сердцу, как подарок Луи.

В этот момент сильный толчок судна чуть было не сбил с ног девушку, которую дон Луи, желая предохранить от падения, обхватил рукой вокруг стана, а та с детской доверчивостью прижалась к нему, считая, что только у него она найдет защиту и спасение. Глаза ее доверчиво глядели ему в лицо; головка склонилась к нему на грудь, а на устах играла улыбка.

— Ты, как вижу, не так встревожена этой бурей, как я думал, Озэма?

— Озэма не несчастна! Ей не нужно Гаити, не нужно Маттинао, не нужно ничего. Озэма счастлива! Здесь Луи…

Сильный толчок заглушил ее слова, принудив Луи выпустить девушку из объятий, и отбросил его самого на другой конец судна, почти к ногам Колумба. Когда он поднялся на ноги, дверь женского помещения была закрыта, и Озэма исчезла за ней.

— Наши бедняжки, кажется, очень напуганы этой бурей, дон Луи? — спросил адмирал.

— Нет, сеньор, они не боятся, потому что не знают и не понимают опасности.

С рассветом буря все еще не стихла, и в течение всего дня солнце не показывалось на горизонте; тяжелый туман висел над морем, а самый океан представлял собою сплошную массу пены. Под бортом вырисовывался в тумане высокий берег, и наиболее опытные матросы утвержали, что это скалы Лиссабона. Как только этот факт был установлен, адмирал приказал изменить курс и итти к устью Таго.

«Ниннья» находилась в данный момент всего в каких-нибудь двадцати милях от этого устья, но нельзя было из-за бури поднять всех парусов; кроме того, приходилось бороться с волнами. Положение судна было настолько критическое, что почти никто не смел надеяться благополучно добраться до гавани. Даже португальская политика была теперь забыта, потому что единственный выбор оставался между гаванью и крушением.