Мерлин. Моргана. Артур - [71]

— Да, государь. Именно это ты и сделал сегодня вечером. Ты переспал с этой черноволосой и зеленоглазой шлюхой — и утвердил правосудие Круглого Стола. И, как видишь, ты остался жив.

— После гибели короля Лота в сражении при Бадоне, — сказал Артур, — Гавейн отказался от своего наследственного владения, и оркнейцы теперь — единственное племя Логриса к северу от стены Адриана. Оказавшись за пределами империи и отделенные от нее обширными враждебными землями, они подвергаются бесконечным грабительским набегам пиктов из Горных Земель. Лоту удалось предотвратить это — благодаря союзу, который он заключил с Мерлином и моим отцом Утером-Пендрагоном, а также благодаря своему военному и политическому гению. Кроме того, он управлял независимым каледонским королевством, поэтому пикты считали его если и не совсем своим, то чем-то вроде отдаленной родни. Теперь же, когда Оркания стала бриттской провинцией и частью Логриса, пикты смотрят на нее как на чужую землю, которую можно не только грабить, но даже попытаться захватить. И, хотя мы держим там армию из четырех тысяч воинов, они не в состоянии уследить за всей границей и побережьем, ибо пикты нападают как с суши, так и с моря, действуя небольшими отрядами, которые появляются и исчезают молниеносно, так что настичь их крайне трудно. Поэтому в Оркании все страшатся их набегов, и никто не чувствует себя в безопасности, отчего замерла всякая деятельность и любые планы обречены на провал. Молодой военный вождь этой провинции — Ивейн, сын сестры Лота, двоюродный брат Гавейна по крови и мой племянник по свойству, — прибыл в Кардуэл, чтобы просить помощи королевской армии.

Артур держал речь перед Круглым Столом, в самой большой зале крепости Камелот, находившейся в центре общины дуротригов, в одном дне конного перехода к югу от Кардуэла. Вокруг гигантского Стола располагалось сто пятьдесят мест — по числу пэров, занимавших их до битвы при Бадоне. Но сейчас они большей частью пустовали. Лишь двадцать вождей уцелели в том ужасном бою, где погибли остальные сто тридцать, и на смену им пришли немногие, ибо наследники погибших в основном не достигли еще должного возраста, а опекуны, назначенные королем для временного управления в их общинах, не имели права сидеть за Столом. Все старые воины времен Утера, пэры первого Стола, учрежденного Мерлином, полегли на Бадонском поле, самыми же прославленными среди убитых были Лот и Леодеган, король бригантов и отец королевы Гвиневеры. Старейшему из нынешних пэров исполнилось всего тридцать пять лет. Это был Кэй, сын Эктора, у которого Артур провел первые пятнадцать лет своей жизни по распоряжению Мерлина, желавшего лично заниматься его воспитанием без всякого вмешательства двора. Кэй называл себя молочным братом короля, поскольку вскормила их — с двухлетним перерывом — одна женщина. Артур же, в память о детских годах, любви Эктора и играх с его сыном, сделал пэром Кэя, который сам по себе никогда не был бы допущен в собрание Круглого Стола.

Кэй был приземист, крепко сбит и силен, фигура у него была почти квадратная, черты лица грубые и добродушные, характер веселый, но вспыльчивый вследствие скромности происхождения. Не отличаясь большой ловкостью во владении оружием, он единственный среди приближенных Артура нацеплял поверх положенной вождям кольчуги железные пластины, а на голову надевал шлем. Но противником он был опасным, ибо не фехтовал мечом, а рубил, словно дровосек, нанося столь мощные удары, что отразить их не мог никто, кроме короля. На советах Стола Кэй противился новшествам, всячески оберегая закон и лишь подмечая — с определенной прозорливостью — некоторые его несообразности практического свойства. Философские идеи он по тупости совершенно не воспринимал, зато всегда здраво оценивал соотношение сил, считая любую войну оправданной не моральной правотой, а уверенностью в победе. Вся его этика сводилась к абсолютной преданности Артуру — единственному человеку, которого он любил.

Поодаль от Стола стоял Мордред — безмолвный слушатель, допущенный в эту святыню Логриса, запретную для всех, кто не был пэром, лишь милостью короля, желавшего подготовить его к будущим обязанностям. Через несколько месяцев, в начале весны 493 года, ему должно было исполниться четырнадцать лет, и за полтора года, проведенные в Кардуэле, он заметно вырос и окреп. У него обнаружились необыкновенные способности ко всем видам оружия, но с особым искусством он действовал мечом и мог уже противостоять Гавейну, который превосходил его не ловкостью, не мощью, не быстротой и не выносливостью, но только опытом. Обладая очень живым умом, хотя и склонным к чистой абстракции — этической, а не математической, что было следствием избирательной педагогики Морганы, он преклонялся перед законом Логриса, созидательной мыслью Мерлина и его наследника Артура, проявившейся во время учреждения двух Столов — в Кардуэле в 461 году и в Камелоте в 478 году. Он помнил обе речи наизусть и порой осмеливался обсуждать их с Артуром, своим единственным собеседником, ибо в присутствии других держался очень скромно и почти не раскрывал рта. К Кэю он не ощущал никакой привязанности, а крайне легкомысленного Гавейна подозревал в безнравственности, но был бессилен справиться со смутной любовью к нему. Гораздо больше нравился ему характер Ивейна, которого он увидел впервые.