Мэрилин Монро. Психоанализ ослепительной блондинки - [56]

Она радостно улыбалась сквозь слезы.

А я? Я чувствовала себя такой счастливой, как будто это я сама играла Анну Кристи.

20 мая 1959 г

— Я не могу спать, доктор! И ваши сеансы не помогают.

— Что вы обычно делаете, когда не можете спать? — спросила я.

— Я принимаю таблетки — много разных. Но они не действуют больше, или по крайней мере реже, чем раньше. Вы знаете, от чего я всегда зависела больше всего? Хотите — верьте, хотите — нет, но это не друзья или незнакомцы, а телефон. Он — мое спасение. Мне очень нравится звонить моим знакомым, когда мне не спится. Я поднимаю трубку и набираю номер того, кто не против, или, по крайней мере, говорит, что не против поболтать со мной в три часа утра. Некоторые из них тоже не могут уснуть, но иногда они просто не отвечают на звонок.

Страсберги сказали мне, что я могу приходить к ним домой в любой час дня или ночи, и вчера вечером я решила это проверить. Я пошла туда в состоянии ужасной депрессии, неумытая, абсолютно голая под моим испачканным банным халатом, с сальными непричесанными волосами. Я думала: «Вот бы мои поклонники увидели меня сейчас!» Как вы думаете, психоаналитик, сколько бы я оставалась секс-бомбой номер один в Голливуде, если бы они увидели меня в таком виде?

Говоря о моих поклонниках, — она на мгновение отвлеклась, — я надеюсь, им понравится мой новый серьезный образ, как мне. До сих пор единственное, чего от меня хотели, не реплики на английском языке, а мои сексуальные формы. Женщину часто оценивают такими вещами, которые она не в состоянии контролировать. О ней судят по изгибам ее тела или их отсутствию, где она плоская, или прямая, или круглая. Ее измеряют тридцатью шестью, двадцатью четырьмя и тридцатью шестью дюймами, возрастом и другими числами — внешними параметрами, которые никогда не учитывают то, кем она является внутри. Я хочу, чтобы обо мне судили по моим внутренним качествам.

Паула приветствовала меня в своей огромной черной ночной рубашке матушки Хаббард[5], — продолжала Мэрилин, — также любезно, как если бы это был полдень. Она приготовила мне горячего чая с молоком, но я жаждала шампанского. Она налила мне немного, но, когда я потянулась за бутылкой, она выхватила ее и прижала меня к своей большой студенистой груди. Я прильнула к ней на несколько чудесных мгновений. Она была мягкой, как подушка, но я, такая неблагодарная, жаждала только одного — объятий Ли.

Тогда я со слезами воскликнула:

— Ли, Ли, мне нужно видеть Ли!

Она растолкала его со словами:

— Ли! Мэрилин здесь. Ей необходимо тебя видеть.

Не медля ни секунды, он появился передо мной в своем старом халате, с края которого свисали нити на его мятую пижаму из легкой ткани в сине-белую полоску.

Я обрадовалась, что он выглядел не лучше меня. Его волосы, по крайней мере то, что от них осталось, были взъерошены. Он поднял и отвел меня в спальню, где я рассказала ему о том, как ужасно себя чувствую. Как правило, выговорившись, я засыпала, но прошлой ночью даже это не помогло. И он успокаивал меня в своих объятиях:

— Дорогая, тебе просто нужна поддержка. Никто никогда не обнимал тебя в детстве.

Затем он тихо запел:

Слушай колыбельную, засыпай,

сны придут волшебные, отдыхай!

Он нежно ласкал мои светлые волосы. Никто бы не подумал, что этот мягкий, любящий человек мог быть строгим, весьма критически настроенным диктатором, который терроризировал многих известных членов актерской студии. Мои глаза закрылись, и я, прижавшись к нему, погрузилась в сон. Когда я проснулась утром, он по-прежнему держал меня в своих объятьях.

Мэрилин обернулась, чтобы посмотреть на меня и улыбнулась торжествующе.

— Вот что я называю терапией, доктор!

Я была слишком взволнована, чтобы спорить.

25 мая 1959 г

Мягкое отношение Страсбергов вызвало у Мэрилин желание, чтобы наши сеансы имели такой же снисходительный характер. Время наших встреч — в четыре часа — никогда не менялось. Однажды она появилась в три. По редкому совпадению мой пациент, назначенный на это время, отменил свой сеанс, так что я смогла принять Мэрилин. На следующий день она не пришла в свое время, а явилась только к пяти. Я была занята с другим пациентом. Мэрилин оставила записку, в которой написала: «Нытик приходил. А где были вы?»

28 мая 1959 г

На следующей встрече я сказала:

— Почему вы приходите в неурочные часы, Мэрилин? Психоанализ это не кафетерий, куда можно забежать, когда захотелось, даже если бы я была свободна круглые сутки, что совсем не так.

Она была очень расстроена.

— Я не могу встречаться с человеком, который заменяет мне мать, по предварительной записи. — Она заплакала. — Вчера я так надеялась, что вы примете меня в пять часов. Мне хотелось, чтобы мы с вами были на одной волне и вы чувствовали, когда мне необходима ваша помощь. Я давно махнула рукой на мою мать. Она ничего не знала о том, как я живу, не говоря уже о том, чтобы сознавать, как я в ней нуждалась. У меня нет ни малейшей надежды, что она когда-нибудь изменится. И мне хотелось бы попробовать достигнуть взаимопонимания с кем-то другим. Между моей матерью и мной всегда были только болезненные отношения. Мне нужен кто-то еще. Но вы обманули мои ожидания, так же как она.