Мэрилин Монро - [6]

Шрифт
Интервал

. Однако нефтяная компания, в которой работал Грэйнджер, направила его в Индию, и произошло это в сентябре 1925 года. Уехал он туда один, пообещав, что, как только устроится, вышлет деньги на билет. Полагаю, читатель не очень удивится, когда узнает, что никаких денег жене Грэйнджер, конечно, не выслал. Более того, по всему судя, складывалось так, что перевод на работу в Индию Грэйнджер организовал сам, полагая, что с женитьбой явно поторопился. Как только это соображение стало очевидным и для Деллы, ее охватила глубочайшая меланхолия, чреватая иногда подлинным психозом со всеми его медицинскими подробностями. В наимрачнейшем настроении, но с той истовостью, какая обычно присуща фанатикам, Делла направилась в Индию на собственный страх и риск — в погоню за беглым супругом.

Черная меланхолия, истовое до фанатизма упрямство и ощущение глубокой обреченности, дурных предчувствий, обуревавших Деллу, — все это обрушилось на незадачливого супруга, как только его рыжеволосая и голубоглазая жена отыскала-таки его в сказочном далеко за тридевять земель. Грэйнджер понял, что Делла действительно и серьезно больна и что возвращаться вместе с ней в Штаты означало бы подвергнуть себя риску сожительства с безумной женщиной, существования тем более тягостного, что альтернативой ему могло быть только радикальное событие — развод либо уход в небытие. Решение его созрело и было окончательным: возвращаться с Деллой в Штаты Грэйнджер наотрез отказался. Развелись ли они официально, неизвестно, но Делла вернулась в Хоторн со всем тем, что было при ней до брака с Грэйнджером — острым и безнадежным чувством одиночества. (Странно, конечно, что я говорю и говорю о Делле, о ее жизни, мужьях, разочарованиях и настроениях, хотя известно, как я уже сказал, об этом очень мало. Но, знакомясь далее с жизнью деллиной внучки, мы еще не раз встретимся с теми же чувствами, с той же глубокой меланхолией, ощущением обреченности и в то же время с фанатическим упорством, с каким Мэрилин рвалась туда (например, в президентскую семью), куда вход ей был заказан. Нет, она не обезумела, как Делла (что бы там ни говорили), но ее по-детски беззаботная улыбка все чаще к концу жизни становилась резиновой, скрывая под собой все то же безысходное одиночество, все тот же невообразимый, непредставимый для обычной. — семейной — женщины жизненный пессимизм, бездонную обреченность, тщету любых порывов.)

Итак, одиночество, горечь, разочарование, меланхолия расшатали, растрясли, сместили и без того непрочное душевное равновесие Деллы Хогэн-Монро-Грэйнджер. Но от природы она была упрямой и темпераментной — глубокая меланхоличность причудливо сочеталась в ней с внутренним пожаром, то слегка тлеющим, то беспредельно, неостановимо разгорающимся, с огневой страстью, с горячим темпераментом, пылкими чувствами. Она не сдавалась, она не хотела признавать, что потерпела жизненное поражение. Духовные силы ее сопротивлялись душевному кризису, и это свойство деллиного характера, унаследованное ее внучкой, никак не хотят признать биографы Мэрилин, последние годы ее жизни замечавшие лишь кризис и не желавшие принимать всерьез попытки его преодолеть. В Делле самым удивительным казалось то, что каждый из своих припадков (а они, как и все в этой женщине, были сильными и разрушительными), всякое погружение в самые глубины до отчаяния безнадежной депрессии она потом, постфактум, стремилась осмыслить, проанализировать, что ли. Это было своего рода самолечением. Она была неудачницей, но яростной, несдающейся неудачницей.

Неудачи в браках с Монро и Грэйнджером, разочаровавшие Деллу в людях вообще (что также унаследовала Мэрилин), во-первых, внушили Делле богопочитание, сделали ее истовой прихожанкой, а во-вторых, лишили ее всякого сочувствия и даже потребности помочь дочери, практически полностью повторившей Деллину судьбу. Эти, казалось бы, взаимоисключающие свойства — религиозность и бесчувственность к чужим несчастьям (да и не чужим даже — к бедам собственной дочери) — оказались вполне совместимыми. Не вообще, не в принципе, но именно для Деллы. С ее характером и темпераментом смотреть в собственную дочь как в зеркало и узнавать в ней себя, свои несчастья, свою неудачливость, свои катастрофы — что могло быть длятакойженщины мучительнее? Разве дочь, повторившая всю ее судьбу, не есть еще одно доказательство ее собственного краха? Деллу охватило нечто вроде прострации — абсолютной (до глубины души, от сердца) апатии, безразличия, нечувствительности. Но и религиозность Деллы оказалась внешней, по случаю, от отчаяния, от отсутствия внутренней, подлинной духовности — впрочем, винить ли в этом Деллу, а если винить, то только ли ее? Да и храм, христианская община, к которой от безысходности прилепилась Делла, организовались в основном на коммерческих интересах, на своего рода религиозном гангстеризме, а не на символах, не на догматах веры.

В этом смысле примечательна история этого храма, ставшего на несколько лет духовной обителью для Деллы, — история краткая и, как кажется, выразительная для той эпохи. В 1924–1925 годах в Лос-Анджелесе некая Эйми Семпл Мак-Ферсон основала церковь под названием «Энджелус Темпл» (Храм Ангела), что обошлось ей в миллион долларов. Действуя словно заправский гангстер тех лет — где лаской, где таской, — занимаясь своего рода церковным рэкетом, эта авантюрная, энергичная женщина за какие-нибудь год-два прославила свой евангельский бизнес по всей Калифорнии. Ее поддерживала пресса, и с ее помощью пуританизированная система моральных принципов и чуть ли не принудительного повседневного соблюдения Христовых заповедей, столь близкая сердцу настоятельницы Храма Ангела, захватывала все новых и новых последователей, от которых, кстати говоря, требовалась абсолютная преданность — и духовная, и, что важнее, финансовая.


Еще от автора Игорь Вениаминович Беленький
История кино. Киносъемки, кинопромышленность, киноискусство

Каждый год в прокат выходит все больше фильмов, появляются новые имена и жанры. Чтобы разобраться в том, что сейчас происходит в кино, важно понимать, как кинематограф зародился и развивался. Историк кино, преподаватель Гуманитарного института кино и телевидения Игорь Беленький рассматривает основные этапы становления кинематографа: как кино стало искусством, боролось за звук, было пропагандой, пережило бурные шестидесятые и лихие девяностые. Это и история кинематографа, и разбор самых знаковых фильмов, и анализ ключевых событий во Франции, Германии, Италии, Великобритании, США, России и странах Азии.


Рекомендуем почитать
М. В. Ломоносов – художник. Мозаики. Идеи живописных картин из русской истории

М.В. Ломоносов, как великий ученый-энциклопедист, прекрасно понимал, какую роль в развитии русской культуры играет изобразительное искусство. Из всех его видов и жанров на первый план он выдвигал монументальное искусство мозаики. В мозаике его привлекала возможность передать кубиками из смальты тончайшие оттенки цветов.До сих пор не оценена должным образом роль Ломоносова в зарождении русской исторической картины. Он впервые дал ряд замечательных сюжетов и описаний композиций из истории своей родины, значительных по своему содержанию, охарактеризовал их цветовое решение.


Я твой бессменный арестант

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.


Великие оригиналы и чудаки

Кто такие чудаки и оригиналы? Странные, самобытные, не похожие на других люди. Говорят, они украшают нашу жизнь, открывают новые горизонты. Как, например, библиотекарь Румянцевского музея Николай Федоров с его принципом «Жить нужно не для себя (эгоизм), не для других (альтруизм), а со всеми и для всех» и несбыточным идеалом воскрешения всех былых поколений… А знаменитый доктор Федор Гааз, лечивший тысячи москвичей бесплатно, делился с ними своими деньгами. Поистине чудны, а не чудны их дела и поступки!В книге главное внимание уделено неординарным личностям, часто нелепым и смешным, но не глупым и не пошлым.


Горе от ума? Причуды выдающихся мыслителей

В книге Рудольфа Баландина читатель найдет увлекательные рассказы о странностях в жизни знаменитых интеллектуалов от Средневековья до современности. Герои книги – люди, которым мы обязаны выдающимися открытиями и техническими изобретениями. Их гениальные мысли становились двигателем человеческой цивилизации на протяжении веков. Но гении, как и обычные люди, обладают не только достоинствами, но и недостатками. Автор предлагает ответ на вопрос: не способствовало ли отклонение от нормы, пусть даже в сторону патологии, появлению нетривиальных мыслей, решений научных и технических задач?


В нашем доме на Старомонетном, на выселках и в поле

В книге собраны очерки об Институте географии РАН – его некоторых отделах и лабораториях, экспедициях, сотрудниках. Они не представляют собой систематическое изложение истории Института. Их цель – рассказать читателям, особенно молодым, о ценных, на наш взгляд, элементах институтского нематериального наследия: об исследовательских установках и побуждениях, стиле работы, деталях быта, характере отношений, об атмосфере, присущей академическому научному сообществу, частью которого Институт является.Очерки сгруппированы в три раздела.


Становление бойца-сандиниста

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.