Меридон - [17]

Когда я изловчилась встать и продержаться пару мгновений, Роберт прервал наши занятия.

– Повторишь завтра, – сказал он, как всегда, скупой на похвалу. – Недурно.

Мы с Джеком отправились на реку и, раздевшись до пропотевших рубах, забрели в прохладную воду, чтобы остудить ушибы и гнев. Я легла на спину в воде и лежала, глядя в синее небо. Стоял сентябрь, но все еще было жарко, как в середине лета. Мои бледные руки и ноги в воде белели, как у утопленницы. Я ударила ногой, подняв фонтан брызг, и поглядела на свои ступни с въевшейся вокруг ногтей грязью. Стыдно мне не было.

Перевернувшись на живот, я окунула лицо в воду, нырнула и поплыла, пока не почувствовала, как прохладная вода просачивается сквозь кудри к коже моей головы. От этого я передернулась и вынырнула, бултыхая ногами и отфыркиваясь, пытаясь сбросить с глаз намокшие волосы. Джек уже вышел и лежал на траве в бриджах, поглядывая на меня.

Я вышла из воды. Она потоками стекала по моей шее. Рубаха холодно липла к коже, а глаза Джека следовали за мелкими струйками, стекавшими по моей небольшой груди с сосками, торчавшими сквозь тонкую мокрую ткань, туда, где разделялись мои ноги и темнели сквозь ткань медные волосы.

– А ты не против, что тебе приходится вкалывать, как парню, хотя ты скоро в женщину превратишься? – лениво спросил он.

– Нет, – коротко ответила я. – Уж лучше вы с отцом будете относиться ко мне как к парню.

Джек улыбнулся своей ослепительной улыбкой.

– Отец ладно, пусть. Но я? Ты бы не хотела, чтобы я в тебе видел девушку?

Я ровным шагом прошла мимо, ступая огрубевшими ступнями по острым камням на берегу, подняла куртку и надела ее. Зад у меня по-прежнему был голый, но оценивающая улыбочка Джека меня никогда не смущала, и его внезапный интерес к моей персоне меня не насторожил.

– Нет, – сказала я. – Я видела, каков ты с женщинами.

Он отмахнулся.

– С этими! – сказал он презрительно. – Это просто деревенские потаскухи. Я бы с тобой был не таким, как с ними. Ты – награда, за которую стоит побороться, Меридон. Ты, в своих смешных штанишках и моих ушитых рубашках. Хотел бы я сделать так, чтобы ты радовалась, что женщиной родилась. И волосы отрастила, чтобы мне понравиться.

Я обернулась и посмотрела на него с искренним изумлением.

– С чего бы это? – спросила я.

Он пожал плечами, отчасти раздраженно, отчасти из упрямства.

– Не знаю, – сказал он. – Ты на меня второй раз и не посмотришь. Никогда не смотрела. Все утро я тебя обнимал, ты за меня цеплялась, чтобы не упасть. Все утро ты ко мне жалась всем телом, я тебя чувствовал – и хотел, да! А потом ты раздеваешься у меня на глазах и идешь в воду, словно я не больше чем одна из наших лошадей!

Я встала и натянула бриджи.

– Ты помнишь, что твой отец сказал Дэнди в первый вечер? – спросила я. – Я – да. Он ей велел держаться от тебя подальше. Сказал ей, и мне сказал, что хочет тебя выгодно женить и что если она станет твоей любовницей, он ее выкинет на дорогу. Она с того вечера на тебя не смотрит, и я не смотрю.

– Она! – сказал он тем же тоном, что и о деревенских девушках. – Да она прибежит, стоит мне свистнуть. Я-то знаю. Только не говори, что ты обо мне не думаешь, чтобы отцу угодить, все равно не поверю.

– Нет, – честно сказала я, забыв про гордость. – Нет, дело не в этом. Я о тебе не думаю, потому что ты мне не нужен. Чистая правда, я о тебе думаю не больше, чем о лошадях.

Я посмотрела на него пару мгновений, а потом меня словно черт заставил добавить, сохраняя спокойное лицо:

– Вообще-то, Снег мне нравится больше.

Джек с недоверием на меня уставился, потом одним легким движением вскочил на ноги и пошел прочь.

– Цыганское отродье, – проворчал он себе под нос, удаляясь.

Я села на берегу и стала смотреть на солнце, игравшее в волнах. Дождалась, чтобы он отошел достаточно далеко, и в голос расхохоталась.

Джек на меня за это оскорбление зла не затаил, на следующий день он держал меня так же твердо и честно, как накануне. Я продолжала падать и падать, по своей вине, и по моей вине Джек потерял равновесие и тоже упал с лошади спиной вперед, упал скверно, ударившись головой.

– Неуклюжая девка! – выругал меня Роберт, дав мне легкого тычка в ухо, от чего у меня зазвенело в голове. – Нет бы тебе откинуться назад, дать Джеку тебя вести, как вчера! Он уже наловчился. Равновесие держит. Пусть он тебя направляет. Не пытайся вырваться и встать сама!

Джек держался обеими руками за голову, но тут поднял глаза и грустно улыбнулся.

– В этом вся беда? – прямо спросил он. – Не хочешь ко мне прижиматься?

Я кивнула. Его черные глаза весело встретились с моими зелеными.

– Да забудь! – нежно сказал он. – Забудь, что я говорил. Не могу же я все утро падать с лошади. Давай просто работать номер, ладно?

Роберт смотрел то на Джека, то на меня.

– Вы что, поругались? – строго спросил он.

Мы оба молчали.

Он отошел от нас на три шага, потом повернулся и подошел снова. Лицо у него было каменное.

– Слушайте, вы, двое, – сказал он. – Один раз скажу, повторять не стану. Что бы ни случилось вне арены, даже за задником, вышел на арену, забрался на лошадь – работай. Мне наплевать, хоть топором друг друга рубите, когда номер закончите. Или относитесь к делу серьезно, или не будете на меня работать. А «серьезно» – значит забыть обо всем. Обо всем! Кроме номера.