Мэри Пикфорд - [16]

В 1934 году Мэри Пикфорд написала рассказ «Маленькая лгунья». Его героиня, девочка-актриса, носит платье, сшитое матерью, и «так крепко сжимает руки, что трещат пальцы. Она кладет голову на сиденье из красного плюша, пытаясь заснуть. Она пытается услышать слова в ритме колес поезда, но слышит лишь всхлипы». Девочка вспоминает слезы в бесчисленных пансионах; плачет она и ее мать. Но как-то не очень верится, что Мэри и Шарлотта действительно часто плакали.

Газеты нередко заменяли Мэри одеяло, и она подкладывала картон в стоптанные туфли. Случалось, она спала сидя или стоя. Порой ей приходилось проводить ночи поперек сиденья, положив голову на подушку из газет, а ноги на горячие батареи. К утру она вся была перепачкана угольной гарью.

Отели не очень-то способствовали восстановлению сил. Большинство из них стояли неподалеку от железной дороги и славились ужасными номерами. Приличные гостиницы в больших городах отказывали артистам в номерах; комнаты второго класса бронировались для тех, кто заключил контракт с Синдикатом. Рваные матрасы, разбитые окна обычно встречали измученных дорогой актеров; в конце темного коридора, как правило, находились вонючие туалеты. Питались актеры не как обычные люди, а в промежутках между спектаклями и ожиданием поездов. Завтрак Смитов состоял из сэндвичей с несвежей ветчиной и воды. После утренних представлений они бежали в гостиницу, где Шарлотта, даже не сняв шляпы, включала газ, мыла руки, повязывала вокруг талии чистое полотенце и чистила овощи. Из дешевого полуфабриката она готовила свое коронное блюдо под названием «небесное крошево», которое очень нравилось детям. Жидкость из банки с консервированными овощами оставалась для супа или использовалась как соус.

Ночью все стирали свою одежду. Нужно было быть чистыми и аккуратными, ибо актеры, не входящие в Синдикат, по словам Мэри, работали в «маленьких, убогих театрах», где не было ни системы отопления, ни водопровода. Зато там хватало сквозняков, паразитов и воды в подвалах. Управляющие рассыпались в извинениях и говорили за кулисами: «Мы знаем, что театр дерьмовый. А что вы скажете о своем спектакле?» Спектакли тоже были дерьмовыми. Гастрольные труппы не имели роскошных декораций, которыми обладали городские театры. Все, что они могли предложить, — это выцветшие тряпки, изображавшие городскую улицу или открытую равнину. Да и актерская игра нередко давала сбой. Среди измученных гастролями актеров редко встречались звезды сцены. Жители небольших городов охотно раскупали билеты, но считали зазорным общаться с артистами. Один актер вспоминал, как, при отъезде его труппы из Южной Дакоты, один носильщик заметил: «Ну, наконец-то эти педики убираются из нашего города». Другой актер, услышав эти слова, ответил: «Желаем успеха всем содомитам, остающимся в этой дыре!» Дети театра, растущие в определенных условиях, учатся быть циничными.

Довольно часто случалось, что зрителям не нравилось то или иное представление. Актриса Айседора Беннет, в детстве игравшая в театре, рассказывала о выступлении в западной Канаде, когда два зрителя, которым не понравился актер, принялись палить в его сторону из наганов. Беннет выбежала из-за кулис, топнула ногой и закричала: «Немедленно прекратите! Это мой брат!» (Он действительно был ее братом.) Стреляющие оробели и спрятали пистолеты.

Мэри тоже довелось испытать на себе насмешки и шиканье галерки. Она ненавидела все это. Большинство насмешников сидели на дешевых местах. Когда в зале поднимался шум, Пикфорд подчеркнуто поворачивалась спиной к зрителям. Она постоянно думала о деньгах. На гастролях артисты получали совсем мало, все уходило на еду (у Смитов, естественно, имелись сбережения. Когда дети путешествовали без матери, они носили деньги в специальных кошельках на шее. Время от времени они посылали Шарлотте денежные переводы). Артисты понимали, что гастроли мало что дают в профессиональном плане и лишь служат средством для обогащения горстки продюсеров, которые стремятся заслать актеров куда-нибудь подальше.

Осознав все это, Пикфорд, и ранее склонная к грусти, впала в депрессию, отягощенную чувством обиды и вины. Словно пытаясь забыться, она стала уделять больше внимания своим близким, особенно матери. Когда Лотти и Мэри путешествовали со спектаклем «Жена-ребенок», мать прислала им дубленки ручной работы, шапки и муфты. Девочки очень гордились обновками и, боясь измять шубки, отказывались садиться в них. Мэри, которую когда-то так потрясли мозоли на руках отца, представляла, как мучилась Шарлотта, прошивая жесткие шкуры. Мэри любила мать почти болезненной любовью, испытывая к ней самые нежные чувства.

Особенно трудным для Шарлотты выдалось лето 1903 года, проведенное в Торонто в ожидании начала репетиций пьесы «Роковое замужество». Денег катастрофически не хватало, и дети очень расстроились, когда она зарезала петуха, хотя в этом не было ничего странного. Несчастья продолжались. Шарлотте пришлось перенести операцию, которую ей сделали дома, потому что она не могла заплатить за больницу. Во время операции Мэри внушила себе мысль, что потеряет мать, и впала в отчаяние. Но через двадцать четыре часа Шарлотта уже сидела в поезде, а утром вместе с детьми приступила к репетиции, даже не позавтракав.