Мерфи - [43]
– Бедное мое дитя, – принялась утешать Силию девственная Кэрридж, – успокойтесь. Может быть, я могу что-нибудь сделать, чтобы вас успокоить?
– Можете. Нужно подняться, зайти к нему в комнату и посмотреть, как он там.
– Но у меня имеется строжайший наказ не беспокоить его ни при каких обстоятельствах! – воскликнула Кэрридж. – Но с другой стороны, мне невыносимо видеть вас в таком состоянии!
А Силия и в самом деле была «в состоянии» – в состоянии крайней возбужденности: она вся дрожала мелкой дрожью, а лицо у нее сделалось пепельным. Шаги над головой вместе с креслом-качалкой и ползучим убыванием света давно уже стали неотъемлемой частью ее послеполуденного времяпрепровождения. Даже если бы вдруг на Лондон мгновенно спустилась тьма, то вряд ли это произвело бы на нее такое же впечатление, как непонятное отсутствие звуков из комнаты наверху.
Силия вышла с Кэрридж на лестничную площадку. Кэрридж медленно и тихо поднялась по лестнице к двери старика, а Силия оставалась внизу. Кэрридж, стоя у двери, прислушалась, потом постучала; не получив ответа, постучала погромче, потом принялась грохотать в дверь кулаком, дергать за ручку вверх и вниз, производя как можно больше лязга. Не дождавшись никакого ответа, она открыла замок запасным ключом, распахнула дверь и вошла. Сделав пару шагов, она остановилась и замерла на месте. Старик, скрючившись, лежал на полу, а вокруг него вились ручейки крови, расползающиеся по линолеуму, который, кстати, обошелся Кэрридж очень дорого; в одной руке он сжимал страшного вида большую, наполовину раскрытую опасную бритву, которой успешно перерезал себе горло. Кэрридж обозревала эту жуткую картину со спокойствием, которое поразило ее саму. То, что ей открылось, настолько соответствовало тому, что, по ее предположению, могло случиться, и тому, что живо рисовалось в ее воображении, что она не испытала почти никакого шока – или точнее, шок этот был очень незначительным. Она услышала оклик Силии, долетевший с лестничной площадки: «Ну что там?» А Кэрридж раздумывала: вызывать врача или полицию – за вызов врача придется платить, а вот полиция… Глянув еще раз на старика, она в этот раз разглядела дополнительные детали: бритва, очевидно, при падении тела частично закрылась, почти начисто отрезав ему один палец; рот был приоткрыт и наполнен какой-то вязкой жидкостью, казавшейся черной… Увидела оно еще кое-что, но описывать все это – дело слишком тягостное; такого она уж не могла вообразить себе, когда представляла ранее возможный конец старика, и почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Кэрридж выскочила из комнаты и бросилась вниз по лестнице. Ее ножки скакали со ступеньки на ступеньку с такой быстротой, что глаз не смог бы расчленить все фазы их движения и видел бы лишь смазанную полосу. Пробегая мимо Силии, она чиркнула большим пальцем себя по горлу, похожему на птичий зоб, показывая тем самым, что произошло со стариком. В мгновение ока долетев до входной двери, она выскочила наружу и, стоя на крыльце, стала верещать, призывая полицию. В следующее мгновение она уже скакала по улице, чем-то похожая на до смерти перепуганного страуса; она бросалась то в одну, то в другую сторону, не зная, куда ей бежать. И Йоркская и Каледонская улицы находились на равном расстоянии от места трагедии, и она никак не могла решить, к которой из них ей следует устремиться. Она вздымала руки, голосила и призывала на помощь полицию. А внутри она была удивительно спокойна, настолько спокойна, что ясно понимала: было бы неуместно проявлять такое же спокойствие внешне. А когда собралась толпа соседей и прохожих, она юркнула назад в дом и заперла за собой дверь.
Вскорости прибыла полиция. Послали за врачом. Врач прибыл и вызвал карету «скорой помощи», которая незамедлительно примчалась. Санитары снесли старика по лестнице вниз, мимо Силии, которая продолжала стоять на лестничной площадке, и поместили его в машину. Это, по всей видимости, могло свидетельствовать о том, что старик был еще жив, ибо помещение трупа, пусть и очень свеженького, в карету «скорой помощи», а не в специально приспособленное для перевозки мертвых тел транспортное средство, является действием незаконным, однако не существует никакого закона, никакого подзаконного акта, никаких уставных положений, никаких особых распоряжений, которые воспрещали бы вынос трупа из кареты «скорой помощи». Пострадавший, но еще живой пациент имеет полное право по пути в больницу перейти в состояние трупа, каковым правом старик и воспользовался.
В результате, Кэрридж не пришлось платить ни пенни, ни единого пенса! Врача вызвала полиция – ей и расплачиваться. Перемещение тела выполнила «скорая помощь». Уборка в комнате и затирание кровавых следов на ее красивом линолеуме более чем компенсировались квартирной платой, которую старик выдал ей на целый месяц вперед за день до происшествия. Так что Кэрридж блестяще выпуталась из всего этого неприятного дела.
Всю ночь и весь следующий день, а затем и следующую ночь с небольшими перерывами Мерфи провел, успокаивая Силию. Он довольно сердитым голосом пытался пояснить Силии, какие несказанные выгоды извлечет – или точнее уже извлекает – старик из факта своей кончины. Но все его пояснения были напрасны, ибо Силия предавалась скорби, но скорбела она не о мертвом, а – как это бывает со всеми теми, кто остается в живых, – о себе, отнюдь этого не скрывая. Мерфи сообразил, что все его речи не к месту, лишь в воскресенье утром. Более того, он понял, что все его аргументы пусты и не нужны. Они не учитывали особенностей склада характера и ума Силии, а точнее говоря, они вообще словно были обращены к какому-то совсем другому человеку.
