Мерфи - [32]
Она свободно расхаживала между овцами, пытаясь скормить им листья салата, тыкая зелень в их понурые морды; некоторые подобным же образом пытаются кормить сахаром лошадей. Овцы воротили в сторону свои печально опущенные головы, отказываясь от предлагаемого рвотного, и медленно возвращали их в прежнее, склоненное к земле положение, как только эту зеленую мерзость забирали. Роза Роса заходила все дальше и дальше в поле в бесплодных поисках хотя бы одной овечки, которая бы решилась отведать ее гадкого лакомства.
Мерфи настолько увлекся созерцанием этого трогательного зрелища – Роза Роса, как неуклюжий корабль, плывущий среди барашков в поисках не золотого, а «курчавого говна», – что начисто позабыл про таксу Нелли. А вспомнив о ней, обнаружил, что собака сожрала все его печенье, за исключением имбирного – судя по виду одинокого печенья, она принялась было и за него, но поворочав его немножко в пасти, почти тут же выплюнула. Внимательно присмотревшись к таксе, можно было даже определить (благодаря тому что теперь спина ее располагалась под некоторым, пусть и очень острым, углом к горизонтальной поверхности земли, а не находилась параллельно ей), что она сидит, а не стоит, при этом спокойно переваривая Мерфиев «обед». Между прочим трудность определения того, стоит ли такая такса или сидит на задних лапах, является одной из характерных особенностей именно такой породы длиннющих и низеньких такс, к каковой и принадлежала Нелли. Если бы Пармиджанино[116] взялся писать собак, он бы непременно изображал их похожими на Нелли.
Потрясенный потерей своего печенья, Мерфи снова переместил взгляд на овец и на Розу. Та попыталась изменить тактику. Теперь она клала свое подношение на траву перед овцой, выбранной в жертву, и отходила на пару шагов, надеясь, очевидно, на то, что в тусклом мозгу овцы произойдет разделение образа дарящей и дара; наверное, Роза Роса думала, что овец отпугивает не салат, а она сама. Надо прямо сказать, что Роза Роса совсем не была похожа на Любовь, Приносящую Свои Дары, она не сливалась воедино с тем, что давала; возможно также, что в сумеречном овечьем сознании присутствовало понимание того, что Роза – не салат и что желательно отделение последнего от первой. Но овечье сознание много проще, чем его себе представляла Роза, и поэтому салат, прикидывающийся естественным растением, произрастающим в парке, имел не больше успеха, чем тогда, когда его предлагали в виде чего-то экзотического.
В конце концов Роза вынуждена была признать свое поражение – какая горькая пилюля, которая делается еще горше оттого, что ее приходится глотать в присутствии совершенно незнакомого человека. Она собрала разбросанные по земле листья своего салата и поковыляла назад на своих коротеньких, однако же, мощных ножках к тому месту, где сидел на пятках Мерфи, горюя о своей невозвратной потере. Роза Роса остановилась рядом с Мерфи. Она молчала потому, что пребывала в крайнем смущении, а он не мог молчать потому, что был крайне удручен и возмущен.
– Знаете, – наконец прошипел Мерфи, – овцы, может быть, терпеть не могут эту вашу капусту…
– Это не капуста, это салат! – возмутилась Роза Роса. – Прекрасный салат-латук, свеженький, чистенький, хрустенький, вкусненький, замечательненький!
– А ваша текучая собака съела мой обед, – пожаловался Мерфи, – ну почти весь, оставила самую малость, то, что ей не понравилось.
Роза Роса опустилась на колени почти с такой же легкостью, как и нормально сложенный человек, и нежно обхватила собачью голову руками. Хозяйка и сука обменялись долгим многозначительным и понимающим взглядом.
– Должен сообщить вам, – ядовито проговорил Мерфи, – что ее извращенный вкус все-таки не извращен окончательно, поскольку – наверное, вам будет приятно это услышать – он не распространяется на имбирное печенье, а мои пристрастия в еде не идут столь далеко, чтобы я мог включить в свой рацион рейектменты[117] истекающей соками дворняжки.
Роза Роса, стоящая на коленях, стала еще больше похожа на утку… или, пожалуй, теперь у нее появилось сходство с обезображенным пингвином. Ее очень задело то, что Мерфи обозвал ее обожаемую таксу «истекающей соками дворняжкой». Ее грудь вздымалась и опускалась, она то краснела, то бледнела – в этом гадком en-deçà[118] y нее кроме ее Нелли и лорда Жолча почти никого не было… Да, но с другой стороны, ее любимая Нелли поставила ее в очень неудобное положение…
Будь на месте Мерфи Вайли, он бы утешал себя мыслью о том, что парк представляет собой «закрытую систему», в которой не могло иметь место общее снижение уровня аппетита – некоторое уменьшение аппетита в одном элементе системы приводит к некоторому повышению его в каком-то другом элементе системы, и общий баланс системы, таким образом, остается неизменным; Ниери, будь он на месте Мерфи, утешался бы благодатью
