Меняя завтрашний день - [11]

По голове и по плечам нещадно били крупные косые капли дождя, смешиваясь со звуком собственного дыхания, в ушах стоял только гул ветра и шум дождя. В такие минуты даже цвета начисто пропадают, оставляя лишь то, что сейчас притаилось между чёрным и серым. Вике нестерпимо хотелось забраться в какой-нибудь глухой уголок и переждать ненастье, однако, желание найти сухое и теплое помещение оказалось сильнее минутной слабости. Словно в ответ на ее просьбу, перед ней возник хорошо освещенный трехэтажный дом, и в нем, судя по названию на вывеске, располагался трактир. Вика поспешила войти внутрь, желая хоть ненадолго укрыться от проливного дождя.

В ярко освещенном холле трактира стояли массивные деревянные кресла, которые блестели лаковыми поверхностями в свете множества настенных светильников. Рядом с креслами у входа стояла большая темно-красная напольная ваза с типичным турецким орнаментом — серебряные и золотые узоры состояли из изогнутых, испещрённых прожилками листьев, розеток, завитков и распускающихся цветов.

В обеденном зале Вика заметила простой дощатый пол, неприкрытую кирпичную кладку стен, грубоватые кованые светильники под потолком, ряды глиняных кувшинов и стеклянных бутылок со спиртным на полках в глубине зала, окутанные сигаретным дымом от множества курящих в помещении мужчин. Спокойный и сдержанный колорит трактира оживляли только яркие пятна занавесок на окнах и напольная ваза в холле.

Среди сидящих в зале мужчин Вика заметила двоих детей примерно одного возраста — мальчика и девочку, притихших возле матери, которая с сосредоточенным видом листала старую потрёпанную книгу в коричневой обложке. Вошедшую Вику никто не удостоил вниманием, и она устало опустилась на деревянное кресло возле входа, прислонясь щекой к шероховатой стене. Несмотря на смятение, переполняющее душу девушки, она не могла не отметить присутствие некоего духа сказочности и таинственной многовековой истории румынского города, которые словно слились воедино в этот вечер. Поначалу Вике казалось, что всё происходящее с нею — элемент некоей игры, и в ней главное — не ошибиться и продолжать следовать своим путём. Она чувствовала, как кровь приливает к лицу, когда среди приглушённых разговоров посетителей и звона посуды, до слуха девушки доносилась и русская речь.

Женщина, листавшая книгу, нашла нужные страницы и начала читать сказку детям, которые, прижались друг к другу и внимательно вслушивались в слова матери:

— Жили-были великий царь и царица, молодые и красивые, но детей у них не было. Много раз обращались они к знахарям и лекарям, да все напрасно. Сколько они ходили по всяким звездочетам, просили их узнать по звездам, будут ли у них дети, а детей все нет у них. Наконец прослышал царь, что живет неподалеку в одной деревне старик знахарь, и послал за ним. Но старик ответил гонцам, что, если он кому нужен, пусть тот сам к нему придет. Собрались тогда в дорогу царь с царицей и вместе с боярами, солдатами и слугами отправились к старику в деревню. Старик, как только их увидел, тотчас вышел им навстречу и сказал: «Добро пожаловать! Только зря ты, твое величество, ко мне пожаловал. Исполнение желания твоего принесет тебе одно лишь горе»…

Девочка с косичками, с вплетенной в них голубой лентой, нервно мяла в руках серый в черную клетку берет, а мальчик сидел неподвижно, опустив голову, однако, почувствовав на себе чужой взгляд, он повернулся и посмотрел большими темными глазами на Вику, которая слабо улыбнулась ему. Девушка некоторое время смотрела на него, и вдруг один старик залпом осушил стакан и с размаху поставил его на стол, затянув песню:

Не так уж давно араб-христьянин

Продал постоялый дворик монахам,

И сто лет назад молчали они

В Латруне на потеху зевакам.

Сам он от горя подался в леса,

Промотав все имущество разом

Сам король и его свита узрят чудеса

Прежде чем он вдруг станет аббатом

Песня оборвалась на дребезжащей ноте, потому что на певца тихонько зашикали и женщина с книгой продолжила повествование:

— На следующий день на рассвете собрались они ехать через лес. Фэт-Фрумос взнуздал и оседлал коня, подтянул потуже подпруги, и тронулись они в путь. Вдруг слышат страшный грохот. Конь и говорит: «Приготовься, хозяин, это ведьма приближается». Ну и неслась же она, я вам скажу, на пути её деревья валились, так она мчалась. Но конь взвился над ведьмой как вихрь. Фэт-Фрумос пустил стрелу и попал ей в ногу. Приготовился он во второй раз стрелять, но ведьма закричала: «Погоди, Фэт-Фрумос, я тебе ничего худого не сделаю». А как увидела, что он ей не верит, расписалась в том своей кровью. «Если бы не твой конь, — сказала Фэт-Фрумосу ведьма, — пришёл бы тебе конец, а так ты сам меня чуть не убил. Знай, что до сей поры ни один смертный не смел вступать в мои владения. Те же безумные, кто осмеливался, доходили лишь до того поля, где ты видел человеческие кости. Направились они к дому ведьмы. И надо было видеть, как она Фэт-Фрумоса за стол сажала, как радушно принимала. Сидят они за столом, угощаются; потчевала ведьма Фэт-Фрумоса три дня и три ночи, а потом предложила ему в жёны любую из своей дочерей. Хоть и были они красоты несказанной, Фэт-Фрумос всё же от них отказался и признался старухе по чести, что ищет он молодость без старости и жизнь без смерти; на это ведьма и говорит ему: «Думаю я, что с твоим конём и твоей отвагой ты своего добьёшься»…