Меняла Душ - [10]

— Что значит не было?! — не понял Яровцев и пристально посмотрел на своего заместителя.

Но от взгляда начальника Зубарев не пожелал таять и признаваться, что учинил над шефом дурацкий розыгрыш. Он твердо стоял на своей позиции.

— Не было никого. Никто не нападал на Папину дачу…

— Я что-то не понял: это пока я без сознания валялся, вы здесь все умом спятили?

— Зачем, — возразил Зубарев. — Мы практически все в нирване побывали. Всех я, конечно, не расспрашивал, но кто рядом со мной был, те все вырубились. Вот только что сражались, перестрелка шквальная была, а потом раз — и без сознания. Точно какая-то гнида свет вырубила. А когда сознание обратно проклюнулось — у кого как: у тебя вот почти одним из последних, — то тут уже никого и не было. Ни одного нападавшего! Ни одной стреляной гильзы! Все рожки в автоматах полные, словно мы и не стреляли вовсе. А те, кто ранен был, оказались целыми и невредимыми. Прямо как ты, Ярик!..

Ярослав пропустил мимо ушей панибратское обращение к себе, потому что сейчас было не до формальностей. Когда в округе творилась такая бесовщина, очень хотелось поскорее добраться до проволочного телефона, чтобы никакой несчастный случай с эфиром не вышел, и вызвать службу охотников за привидениями или на худой конец позвонить батюшке, чтобы он с кадилом, святой водой и молитвенником приехал чертей гнать.

— С ранеными — это полбеды, — продолжал Зубарев. — А вот что делать с теми, кого в бою успели пощелкать? Ведь мертвяки восстать успели!

Ярослав невольно перекрестился вновь.

— Вон Володька Соколов. Ему одному из первых голову разнесло. А теперь поднялся с целой черепушкой и поклоны небесам бьет, что Господь Хранитель его с того света вернул. Говорит, что уже котел адский увидел да чертей ораву, которая его за окаянный отросток в пекло тащила да приговаривала: «на жаркое, на жаркое». Божится, что потребует расчет и пострижется в монахи, чтобы свои грехи искупить! — с каким-то болезненным азартом рассказывал Зубарев.

Когда он закончил, Ярослав смерил помощника презрительным взглядом и поинтересовался:

— Ты меня за идиота держишь?! Как мертвые восстать сумели? Что у нас, новый спаситель нарисовался, а мы проморгали? Ты вообще чуешь, что дело Армагеддоном запахло? Нам в таком случае всем в монахи стричься пора, причем поротно, а Папу первым пропустить.

Его эскападу Зубарев явно проигнорировал, и Яровцев, поправив прическу и одернув пиджак, сменил тему.

— Как Папа-то? Его-то хоть не проморгали?

— Он у себя. С начала стрельбы из книжной залы не выходил. Заперся там с пятью бодигардами. До сих пор сидит.

— Папу надо навестить, — твердо сказал Ярослав.

Шефа Яровцев и Зубарев нашли в целости и сохранности за рабочим столом и в полном недоумении. Папа смотрел на видеофон с таким выражением, точно только что по аппарату общался с самим господином Сатаной.

— Что стряслось? — спросил Ярослав.

Шеф икнул и беззвучно задвигал губами, но ничего произнести не смог.

— Врача! — рявкнул Яровцев в эфир.

— Столяров, сука, жив!.. — с усилием выдавил Папа.

Глава 5 СЛУЧАЙНЫЙ СВИДЕТЕЛЬ

Прятаться в темном вечернем пустынном парке было страшно и весело одновременно. Страшно, потому что воображение рисовало жуткие картины с инопланетными монстрами, выползающими из тайных нор, или маньяком-убийцей, вышедшим на охоту. Почему-то маньяк представал в виде страшного трубочиста, которого Патрик видел однажды в книге: с большой шляпой-цилиндром, в грязном дырявом сюртуке, заросшим черным густым курчавым волосом лицом и огромными клыками, торчащими изо рта. Трубочист должен был быть вооружен огромным ножом размером со старинный мясницкий тесак, однажды виденный Патриком на уроке истории, когда учительница (она же классная руководительница) рассказывала об эволюции орудий труда.

Неподалеку хрустнула ветка.

Патрик вздрогнул и заозирался по сторонам, но никого не увидел. Только черные силуэты деревьев, превратившиеся силой воображения в чудовищ-великанов, тянули свои костлявые руки к затаившемуся на земле мальчику.

Каркнула ворона и сорвалась с ветки, осыпав паренька сухими листьями. Черной молнией птица метнулась к вершинам деревьев и пропала.

Патрик тихо перекрестился, вытащил из-под одежды на груди нательный крестик на тонкой цепочке и поцеловал распятие. Губы беззвучно зашептали молитву: «Отче наш, иже еси на небеси…»

Патрик Брюкнер был чернокожим, сыном обосновавшегося во Франции алжирца и русской. Ему исполнилось только десять лет. И в вечернем парке в ноябрьский холод он прятался потому, что пытался пройти обряд инициации, чтобы быть принятым в Клуб. Отсиживание в парке всю ночь было второй ступенькой в обряде. Первую же Патрик преодолел пару часов назад.

Клуб был странным, но популярным объединением среди мальчишек. Возникший стихийно, он стал неотъемлемой частью подросткового образа мышления и повседневного существования. Взрослые, как слышал Патрик, называли их Клуб «Малевичами», но что могло означать это слово, мальчик не знал. Он только понимал, что это как-то связано с их деятельностью. Тем, чем они занимались на улицах. Сами же ребята часто называли себя Новые Дикари или просто Дикари. Кому, как не Дикарям, свойственно совершать нелепые выходки, не вяжущиеся с привычным образом поведения, а затем пытаться это отразить в наскальных рисунках. За неимением скал в пределах Петербурга ребята использовали любую пустую поверхность, которая подворачивалась им под руку.